— Полагаю, это мое такси, — со всей возможной в тот момент вежливостью произнес я, чувствуя себя вправе проявить некоторую настойчивость. В любой другой ситуации мне бы и в голову не пришло упорствовать, а тем более вступать в конфликт из-за такой ерунды, но тут у меня просто не было выбора — в моем распоряжении оставалось всего двадцать восемь минут.
— Засунь себе в задницу, что ты там полагаешь, потому что я на это положил еще больше, — прозвучало мне в ответ. На тот случай, если я чего-то не понял в этом потоке метафор, мне еще и пояснили популярно: — Отвали на хрен, эта тачка моя. И вообще, чего ты суетишься? Не последнее, мать твою, такси.
Ума не приложу, как только люди могут быть такими грубыми и так злиться из-за какой-то мелочи. У меня не получилось бы так ответить незнакомому человеку, даже если бы мне приплатили. Примерно такое же чувство удивления и беспомощности охватывает меня, когда я вижу, как люди выбрасывают мусор из окон машин прямо на дорогу. Они что, с другой планеты? Лично я ни за что на свете не позволил бы себе такого. Наверное, мы с этими человекоподобными относимся к биологически разным видам. Впрочем, лучше на этом не зацикливаться, а то от сознания того, насколько их больше, чем нас, недалеко и до клинической депрессии.
Так вот, несмотря на все вышеизложенное, сегодня я не был намерен упускать такси, как бы ни сложился мой поединок с представителем внеземной цивилизации. Хоть режьте, мне нужно было ехать, и ехать срочно.
— Понимаете, мне это такси действительно очень нужно, — сказал я. — Это вопрос жизни и смерти.
— Увянь. — Мой оппонент вовсе не собирался сдаваться. — У меня тоже дела, и поважнее твоих будут, так что катись отсюда. Я эту тачку первый усек.
— Видите ли… — На мгновение я запнулся, а затем все же выложил решающий аргумент: — Просто у меня в заднице находится еще теплая сперма, и если ею не заняться немедленно, все сперматозоиды могут подохнуть.
Хороший прикол, действенный и эффективный. Надо будет запомнить. Мой оппонент, только что цеплявшийся за ручку мертвой хваткой, отдернул ее, будто это была живая змея или еще какой-то покрытый слизью гад.
— И вообще, мне кажется, что вы, противный, относитесь к тем, кто выбрасывает мусор из окна машины, — сурово поджав губы, процедил я, садясь в такси и желая не просто унизить противника, а стереть его в порошок.
Поездка, как и следовало ожидать, далась мне нелегко. Сидеть, как все нормальные люди, я был не в состоянии, и мне пришлось лечь на заднее сиденье, приняв некое подобие эмбриона. Насколько я понял, водитель не пришел в восторг от акробатических упражнений за его спиной. Слава богу, мы все-таки добрались до пункта назначения вовремя, даже с запасом в несколько минут. Ворвавшись в вестибюль клиники, я сумел-таки всучить лаборантке мой материал до истечения отведенного срока. При этом я, разумеется, в очередной раз выставил себя полным идиотом. Понимая, что драгоценные секунды уходят, я влетел в вестибюль и бросился сразу же к стойке дежурной лаборантки. Баночку со своим сокровищем я извлек из штанов уже там, на месте. Здравая мысль, что тактичнее и вежливее было бы сделать это в более уединенном месте, пришла мне в голову ровно через секунду после того, как я уже опозорился. Девушка, конечно, ничего не сказала, но подарила мне взгляд, в котором я без труда прочитал пропитанный брезгливостью вопрос: «И вы хотите, чтобы теперь я взяла это в руки?» Затем она натянула длинные, по локоть резиновые перчатки и воспользовалась для манипуляций с баночкой каким-то специальным медицинским ухватом длиной едва ли не с багор.
Бог ты мой, ну и дела! Даже не верится, что на описание несложной процедуры доставки моей спермы в клинику ушло целых полчаса. Будь я столь же прилежен, пунктуален и усидчив на работе, не попал бы в то дерьмо, в которое вляпался по собственной вине. Вообще на работе я в последнее время чувствую себя напряженно, абсолютно не в своей тарелке. Чует мое сердце: Найджел только и ждет подходящего повода, чтобы разделаться со мной. А появление такого повода — лишь вопрос времени. Если же смотреть правде в глаза, то шансы устроиться на другое хорошее место у меня не очень-то высоки. Спрос на профессиональных пожирателей ланчей за казенный счет сейчас не слишком велик. Как-никак, на дворе уже не восьмидесятые.
Люси не устает повторять, что мне стоит еще раз попробовать начать писать. Очень трогательно. Она, оказывается, по-прежнему в меня верит.
Послал Мудозвону еще одно письмо (трижды проверив на этот раз адрес на конверте). Снова поинтересовался у него насчет возможной работы. Причем на этот раз я не стал пускаться в теоретические рассуждения о состоянии дел на государственном телевидении и напрямую, в лоб попросил этого урода взять меня на работу. Надеюсь, прозвучало это не слишком унизительно для ме ня. А вообще интересно: фраза «Возьми меня на работу, придурок» звучит унизительно для того, кто ее произносит, или нет? Наверное, все зависит от интонации. Вот только как вставить интонацию в письмо? Нельзя же просто взять и написать: «Читать вышеизложенное не как униженную просьбу»: это как раз и будет равносильно признанию вышеизложенного отчаянной униженной просьбой.
Пробежав взглядом несколько последних страниц, я пришел к удивившему меня самого выводу насчет того, что Шейла, подружка Люси, была права. То есть не сама Шейла, а тот американский эксперт, которого она видела в ток-шоу Опры. Короче, писать письма самому себе, оказывается, очень хорошая идея, а вовсе не дурацкое дело. Вот, например, сегодня я прибежал домой, сгорая от нетерпения поделиться с Люси тем, что успел- таки добраться вовремя до лаборатории и сдать анализ, и, конечно же, рассказать о том, чего мне это стоило (отдельной репризой должен был прозвучать рассказ о том, как я ловил такси и героически за него сражался). Облом: Люси толком меня не слушала и, как мне показалось, мысленно была где-то далеко. Когда я обратил на это ее внимание, она сказала, что здорово устала на работе и, откровенно говоря, не расположена к беседам. Ну что ж, по крайней мере, честно, а главное, понятно и более чем оправданно. По правде говоря, я возвращаюсь с работы в таком настроении почти каждый день. Ну так вот: пришлось изложить то, чем хотелось поделиться, в письменной форме. Может быть, стоило бы посидеть над этой историей немного, переработать ее как полагается и отправить туда, где ее могли бы напечатать. Ну, например, в «Обсервер», в раздел «Здоровье». Готов поспорить, сотню фунтов мне за такой текст отслюнявили бы и глазом не моргнув. Боюсь только, Люси не одобрила бы моего столь циничного отношения к нашей сугубо внутренней семейной проблеме. Впрочем, даже не это главное. Я как-то совсем забыл, что давным-давно ничего не пишу и вряд ли у меня получится что-нибудь толковое.
Вообще-то странно, что Люси даже говорить со мной не хочет. На нее это совсем не похоже. Может, она действительно слишком выматывается на работе? Впрочем, чему удивляться — эти актеры кого хочешь достанут.
Моя дорогая, дорогая Пенни.
Хочу рассказать тебе о том, что случилось со мной сегодня на работе. То есть не то чтобы хочу, но считаю, что должна, потому что обещала тебе быть абсолютно честной. Я и сама не понимаю до конца, что все это может значить, и хотела бы поделиться с тобой своими сомнениями. Так вот: в офисе я сегодня снова одна отдувалась за всех. Шейла все не может оправиться от бронхита (впрочем, она лечится по собственной методике: две пачки сигарет в день), а Джоанна умотала в Лос-Анджелес со второй нашей звездой — Труди Хобсон. Труди играет роль холодной и циничной британской стервы в каком-то маразматическом фильме жанра «экшн». Убей бог, не помню, как эта фигня называется. Помню только, что это сиквел, и название, соответственно, должно указывать на сей факт. Наверное, называется как-то вроде «Деръмо-2». Ну, короче: сижу я, значит, в кабинете одна, и кто, ты думаешь, является, чтобы скрасить мое одиночество? Карл Фиппс собственной персоной — весь из себя такой задумчивый, байронически печальный и в длинном плаще. Не успела я с ним поздороваться, как он с ходу стал жаловаться на тяжкое бремя актерской славы, на свое собственное одиночество и тут же, не теряя времени, пригласил меня на ланч! Вот это да. Ума не приложу, с чего это он возымел на меня какие-то виды. Я-то уверена, что не давала ему никакого повода предположить, будто мне нравится его общество или я нахожу его персону привлекательной.
В любом случае, пойти с ним обедать я не могла, если бы даже и захотела. Ведь больше в конторе никого не было, а кто-то же должен отвечать на звонки. (На этой неделе на нас навалилось огромное количество работы по озвучиванию. У меня такое впечатление, будто все производители шоколада в стране сговорились и решили: им никак не распродать свою продукцию, если кто-нибудь из наших девочек не скажет за кадром томным голосом: «Если вы действительно хотите ощутить во рту большой, приносящий сладостное удовлетворение… батончик, то вам никак не обойтись без…») В общем, я ответила ему, что у меня слишком много работы, и, кстати, сказала это достаточно холодно и сурово, чтобы он не подумал, будто я просто выпендриваюсь или, тем более, намекаю, что меня нужно уговаривать. Мне, кстати, вообще не нравится, когда окружающие, и в первую очередь клиенты нашего агентства, воспринимают мою работу как нечто ненужное и не слишком обязательное. Почему-то многим кажется, что я могу в любой момент взять и уйти из офиса и от этого ничего не изменится. На самом деле часто бывает действительно так, но посторонним знать об этом совершенно не обязательно. «Ну что ж, понимаю», — заявил наш лорд Фиппс и, скорчив грозную мину, свалил наконец из кабинета. Я решила, что на этом все закончилось, и спокойно занялась своими делами.