Это был единственный раз, когда Элен не выдержала и разрыдалась. Она не могла поверить, что люди способны на такую жестокость.
Берни, которому она рассказала об этом эпизоде, попытался ее утешить:
— Не обращайте внимания, Элен. Они ненавидят не вас, а самих себя. Неужели вы не видите, что это просто психи или жалкие неудачники, привыкшие плевать на кумиров, которых они сами же и создали? Знаете что? Забирайте-ка Кэт и уезжайте куда-нибудь на недельку-другую. Это самое лучшее, что вы можете сейчас сделать.
— Уехать? — Элен покачала головой. — Нет, Берни, я не хочу, чтобы они думали, будто я струсила.
— Поймите, Элен, с толпой бороться бесполезно, — мягко возразил Берни. — Со временем все успокоится само собой. Они найдут себе новую жертву и забудут о вас. — Он пожал плечами. — Любой скандал рано или поздно кончается. Но до того, как он кончится, они успеют испортить вам немало крови.
Берни и на этот раз оказался прав. В конце марта какая-то женщина набросилась на Касси в супермаркете, схватила ее за волосы и принялась обзывать старой сводницей. Через несколько дней Кэт, приглашенная на день рождения, вернулась домой в слезах: дети не захотели с ней играть, потому что их родители считали, что ее мама плохая.
Эти события привели Элен в такую ярость, что она в самом деле готова была уехать из Голливуда. Она чувствовала, что начинает ненавидеть этот город. Негодяи! Им было мало ее унижений, они хотели заставить страдать и ее близких.
А через несколько дней, в первую неделю апреля, она получила еще один удар, на этот раз публично, на церемонии вручения «Оскара». Берни, который понимал, что приза ей уже не видать, умолял ее остаться дома и не привлекать к себе внимания. Но она упрямо твердила, что она должна пойти, что она не собирается ни от кого прятаться, и в конце концов настояла на своем. Ей пришлось напрячь всю силу воли, чтобы перенести косые взгляды одних и притворное сочувствие других. Но самое неприятное было потом. «Эллис» получил восемь наград, в том числе за лучший сценарий и за лучшую режиссуру, но ее игра, как и предсказывал Берни, не была отмечена.
Тэд возмущался и упрекал жюри в необъективности, но голос у него был совершенно неискренний.
— Не расстраивайся. — уверенно заключил он, — «Оскар» от тебя никуда не денется. На следующий год мы снимем «Эллис-II», и ты его обязательно получишь.
— Я не расстраиваюсь, Тэд, — ответила она.
Это было правдой. Она сама удивлялась, что не чувствует ни сожаления, ни обиды. Тэд скептически улыбнулся. Он ей, конечно, не поверил.
Если бы не поддержка друзей, Элен, наверное, сломалась бы. К счастью, многие из тех, с кем она прежде работала, остались ей верны. Гомер, Мильтон, Берни Альберг, его жена как могли старались скрасить ей эти тяжелые дни. Люди, которых она почти не знала: сценаристы, режиссеры, актеры и продюсеры — звонили ей и выражали свое сочувствие. Она получила очень теплое и сердечное письмо от Саймона Шера, а Ребекка Стайн не только написала ей, но и пришла сама. Джеймс Гулд преподнес целый ящик шампанского, чтобы она могла, как он выразился, выпить за посрамление клеветников. Стефани Сандрелли прислала букет роз и коротенькую записку, в которой просила Элен не сердиться на нее, заверяла, что очень ее любит и не верит ни одному слову из того, что пишут о ней в газетах. Но еще больше ее поразил Льюис, который позвонил из Сан-Франциско и предложил свою помощь. Элен знала, что он отказался беседовать с журналистами и даже близко не подпускал их к себе. Голос у него был мрачный и напряженный.
— Мне очень жаль, что так получилось, Элен. Если хочешь, я могу вернуться ненадолго, пока все не закончится…
— Спасибо, Льюис, — мягко ответила она. — Я попробую справиться сама. Тебе лучше не впутываться в эту историю.
Наступила пауза. Потом Льюис тихо сказал:
— Я знал, что ты так ответишь. Ну что ж, наверное, ты права. Но если тебе потребуется помощь, помни, что я всегда к твоим услугам.
После этого звонка Элен стало немного легче. К тому же примерно с середины апреля поток писем начал постепенно иссякать. Журналисты нашли новую жертву — актера, уличенного в злоупотреблении наркотиками, и внимание публики переключилось на него.
— Мы выдержали, Элен, мы выдержали! — твердила Касси. — Скоро все наладится, вот увидишь. Самое страшное уже позади.
Но Элен так не считала. Теперь, когда скандал пошел на спад, уже ничто не мешало ей думать о письме, которое она направила в Сен-Клу два месяца назад и на которое до сих пор не получила ответа.
В середине мая, перед днем рождения Кэт, Мадлен, как всегда, собралась ее фотографировать. Она придавала очень большое значение этой процедуре и выполняла ее со всем возможным тщанием. Поскольку Элен в это время тоже была дома, Мадлен предложила сфотографировать и ее. Когда спустя несколько дней она принесла Элен готовые снимки, та пришла в ужас: с фотографии на нее смотрело усталое, постаревшее и почти некрасивое лицо. Мадлен, с которой она поделилась своим разочарованием, принялась горячо ее разубеждать:
— Глупости! Вы выглядите гораздо лучше, чем раньше. Тогда вы были просто хорошенькой девушкой, теперь же вы взрослая и очень красивая женщина. — Она помолчала и повторила то же самое по-французски: — Maintenant vous deviendrez vraiment une femme… Элен задумчиво посмотрела в зеркало. Да, Мадлен права, она действительно стала взрослой. И с решительностью, которую принесло ей это открытие, она наконец призналась себе в том, в чем боялась признаться несколько месяцев, — что Эдуард ей уже не напишет.
На следующий день, впервые с тех пор, как разразился скандал, почтальон не принес ни одного анонимного письма. Элен почувствовала себя почти счастливой. Значит, она все-таки пережила этот кошмар и не сдалась, не убежала, как советовал ей Берни, она выдержала все, и, может быть, именно этот опыт придал ей сил, чтобы смириться с молчанием Эдуарда. Теперь она снова могла думать о будущем, правда, уже без прежнего оптимизма, но зато с новой упрямой верой в себя, заставлявшей ее нетерпеливо рваться к работе. Съемки «Размолвки» откладывались уже третий раз. Последний срок был назначен на 19 мая, почти сразу после дня рождения Кэт. А 18 мая, за день до начала съемок, к ней пришел Грегори Герц. По его лицу Элен сразу поняла, что он принес плохие новости. Он уселся напротив нее и нервно закурил.
— Элен, я обойдусь без долгих предисловий. Ситуация такова: Эй-ай отказалась субсидировать «Размолвку». Они хотят расторгнуть с нами контракт.
Элен изумленно посмотрела на него:
— Но это невозможно. Договор уже подписан. Герц вздохнул:
— Для их адвокатов нет ничего невозможного. Если они решили расторгнуть контракт, они это сделают. Пока не отсняты первые метры пленки, ни в чем нельзя быть уверенным, да и потом, собственно, тоже. Они, конечно, заплатят нам неустойку, но я не думаю, чтобы это их сильно огорчило. — Он горько усмехнулся. — Миллионом больше, миллионом меньше — подумаешь, какая ерунда. В общем-то, я сам виноват. Надо было прижать их покрепче, как делает Ангелини, чтобы они не могли пойти на попятный.
Он говорил каким-то напряженным, неестественным голосом, стараясь не смотреть на Элен. Она помолчала и коротко спросила:
— Грег, это из-за меня?
Герц уставился в пол. Потом пожал плечами и ответил:
— Да, из-за вас. Стайн потребовал, чтобы я отдал вашу роль другой актрисе. — Он поднял голову. — Я сразу сказал ему, что это невозможно. Но он продолжает настаивать. Кроме того… — Он погасил сигарету и тут же закурил новую. — Не знаю, как вам это объяснить, Элен, но дело не только в контракте. Когда я просил вас сыграть эту роль, я действительно считал, что вы идеально для нее подходите… — Он помолчал, вертя в пальцах сигарету, потом поднял голову и продолжал, по-прежнему не глядя ей в глаза: — Но с тех пор прошло много времени. Сценарий несколько раз переписывался. Собственно говоря, это уже совсем другая роль. И было бы правильней, если бы ее сыграла другая актриса. Новый вариант совершенно не соответствует вашему амплуа. — Он снова помолчал. — Мне кажется, вам будет психологически трудно сыграть такой характер — жесткий, суровый, эгоистичный… Особенно после вашего развода с Льюисом и всей этой шумихи, поднятой прессой…