— Смотри, Иван Алексеевич! Смотри, если ошибаешься. В честность твою я верю, а что умней меня, сомневаюсь.
Кто уж так сильно уверен, что другой умней его самого, если к тому же этот другой сильно моложе? Алтынсарин никогда не обижался на Яковлева, считал, что ему повезло. Он вообще считал себя очень везучим и сетовал только на здоровье. Здоровье подводило его. Сорок с небольшим, а сердце — как рыба, вытянутая из воды. А тут еще посещение мектеба муллы Асима. Ничего хорошего не ждал он от этого учителя и его школы. Опять будет демонстрировать приверженность детей исламу, опять будет заставлять их бессмысленно читать Коран. Что за страсть такая — навязывать детям то, что от них дальше всего, что противоречит природе детского ума. Год назад Алтынсарин присутствовал на торжественном акте в Орске, в школе, где правил инспектор Безсонов. В какое покорное и вредное для учеников зрелище вылилось то «торжество», какое бесстыдство продемонстрировали наставники своим питомцам!
Безсонов с гордостью показал копию телеграммы, которую отправил попечителю учебного округа. Там была такие слова: «Присутствующие на торжественном обеде почетные лица города Орска пьют за здравие его величества государя императора, облагодетельствовавшего киргизский народ».
Как это сказано у Пушкина? «Льстецы, льстецы! старайтесь сохранить и в подлости осанку благородства». Ну да ладно, «почетные лица» пусть пьют что хотят и за кого хотят! Однако господин Безсонов и детей принуждает раболепно кривить душой. Ученики этой школы Сарыбатыров и Токмухаммедов с голоса своих наставников сочинили вирши «На священное коронование их императорских величеств».
И в таком духе — полсотни строк. Пел эту оду один из сочинителей — Исмаил Токмухаммедов, от усердия закатывал глаза и потел от страха, что забудет текст. Точно сказано у Щедрина в «Господах ташкентцах» о безазбучных просветителях и беззащитности человека, питающегося абстрактной лебедой. «Он стоит со всех сторон открытый, и любому охочему человеку нет никакой трудности приложить к нему какие угодно просветительные задачи».
В юрту не вошел, а влетел отец Борис. Его конопатое лицо сияло, ряса развевалась, рыжие кудри спутались.
— Погода, господа, расчудесная, праздничная! Я скакал на лошади и чувствовал себя печенегом или половцем. Ветер, солнышко яркое, небо — чистая лазурь… А киргизы меж тем совсем извелись в нетерпении, боятся как бы не перерешили. Я уж их успокаивал, про вас говорил, Яков Петрович. Очень я за Кенжебая рад и упорен, что он вершить дела будет по совести. Кенжебай нас с вами не подведет!
Яковлев глянул на статистика и ничего не ответил миссионеру.
— Пора. И в самом деле заждались нас. Выходим из юрты по ранжиру: первым я, вторым Иван Алексеевич, потом отец Борис, а Семен Семеныч — завершающий. Киргизов не надо приучать к субординации, они сами не любят, когда ее нарушают.
Они вышли из юрты и увидели, что на склоне холма уже собрались все. Стояли двумя группами. Большая группа была за Бектасовым, чуть меньшая — за Байсакаловым.
Асим Хабибулин не хотел обострять отношения с русским миссионером, да и Алтынсарин тоже не любил религиозного уклона в преподавании. Мулла начал с арифметики.
Абдулла и Амангельды лихо считали в уме, складывали, вычитали, делили и умножали. Потом Смаил читал букварь, потом гости стали задавать ученикам вопросы.
— Кем ты хочешь стать, мальчик? — спросил Алтынсарин Абдуллу.
— Я хочу стать учителем, как мулла Асим или как вы.
— А почему ты хочешь стать учителем?
— Потому что наш народ страдает без образованных людей и никак не может найти путь к истине.
Правильные ответы, четкие, разумные, так и должен думать хороший ученик, но Алтынсарину что-то в них не нравилось.
— А ты знаешь какие-нибудь народные песни, достаны, истории? Что ты любишь больше всего?