— Ты хороший помощник в семье, ты настоящий джигит, и лошадь тебе нужна. Только помни, что джигитов в степи больше, чем купцов в городе. Это что-нибудь да значит.
На счастье Анвар Хабибулин в те дни был в Тургае, и Амангельды, подъехав к большому сараю, где велась основная торговля, втащил под длинный навес два туго набитых мешка.
Бледный человек в черной тюбетейке, который сидел на ящике и показался Амангельды самим купцом, лениво поглядел на мальчика, кивнул в ответ на вежливое приветствие и спросил:
— Отец скоро придет?
— Отец не придет. Я продаю, — ответил мальчик. — Вы хозяин?
Человек в тюбетейке отрицательно покачал головой.
— Хозяин отдыхает, я за него. Что привез, показывай.
Он знал дело, этот бледный, узколицый приказчик.
Шкурки не задерживались у него в руках, а летели каждая в свою кучку. Любой изъян он видел сразу и только глазами показывал мальчику на него.
Амангельды слегка оробел и мысленно сбавил цену, которую надеялся выручить за добытое. Хотел выручить рублей семь, но, видимо, больше пятерки тут не получишь.
— Два рубля, — вяло сказал бледный. — Молодец, если сам все добыл. Из тебя охотник выйдет.
— Десять рублей, — сказал Амангельды. Он заранее решил торговаться от этой суммы, и цена, которую назвал приказчик, не обескуражила его. — Дешевле не отдам. Десять!
Бледный приказчик исподлобья глянул на мальчика. Таких молодых промысловиков он еще не видывал. Таких молодых и таких наглых.
— Я так считаю, — сказал Амангельды. — Три рубля за сотню хорьковых шкурок, пять — за горностаев. А еще у меня корсачьи шкурки есть.
Приказчик махнул рукой и сел на ящик.
— За такие деньги их в Париже продают.
— Где? — спросил мальчик.
— В Париже. Поезжай в Париж. Это близко.
Амангельды понял, что приказчик над ним смеется. Париж, наверно, еще дальше, чем Оренбург.
— Хозяин где?
— Спит.
— Пусть хозяин придет, — сказал Амангельды. — Я из Кайдаульской волости приехал. Это тоже далеко.
— Из-за двух рублей хозяина будить не буду, — сказал приказчик. — Хочешь — жди, когда он проснется.
Амангельды ничего не сказал, молча уселся рядом со своим товаром. Прошло минут десять.
— А может, он проснулся? — спросил мальчик. Приказчик молча встал и пошел в сарай.
Анвар Хабибулин и не спал вовсе. Весь торг он слышал и понимал, что мальчик упрям и приказчику не уступит. Два рубля — это, конечно, не цена. Только мальчику и можно так сказать. На самом деле цены все растут, и десятку за мех вполне можно выкинуть. Октябрём полсотни в Самаре дадут.
Хабибулин подмигнул приказчику, дружески хлопнул его по плечу и вышел под навес.
Купец Анвар Хабибулин не походил на своего младшего брата муллу Асима. Купец был плотен, круглолиц и крепок. Одевался он по последней казанской моде, на вальцах носил толстые золотые перстни, часы в жилетке были на золотой цепочке с брелоком-медалью.
— Здравствуй, батыр! — Хабибулин вышел к мальчику, благодушно улыбаясь. — Небось первая добыча в жизни, потому и упорствуешь глупо. Показывай, что у тебя хорошего…
Глаз у Хабибулина острый, сердце жесткое. С купцом из столицы, с оптовым продавцом мануфактуры или со скупщиком кишок из Самары Хабибулин торговался точно так же, как с полуголодным и полураздетым кочевником. И с мальчиком по имени Амангельды, продававшим ему шкурки хорьков и горностаев, Анвар торговался так же, а может, еще упорнее.
Порешили на четырех рублях. Амангельды получил вдвое больше того, что предлагал приказчик, и на рубль меньше, чем хотел сам. Другой бы остался доволен такой сделкой — Амангельды ушел сердитым. И дядя Балкы не смог утешить его.
— Меня злит, почему торгаш сильней джигита оказывается, — говорил мальчик. — Жирный торгаш с жирной мордой и брюхом, набитым навозом, никого не боится. Бога не боится, людей не боится.
Тургайские интеллигенты в доме уездного начальника обсуждали не местные новости, которые, как правило, были однообразны и скучны, а события вселенские, далекие, могущие дать простор фантазии. Впрочем, 1885 год ничем истинно великим в историю не вошел.
Ирина Яковлевна не без удивления отмечала, что сегодня ее гости не столь оживлены, как обычно. Отсутствие на чаепитии ротмистра Новожилкина могло бы, надеется, способствовать большей свободе высказываний а дискуссий. По указанию Яковлева ротмистр расследовал новую и очень крупную кражу скота, в которой были замешаны два известных в уезде бая. Говорили, что не обошлось без кровопролития, а один из табунщиков, погнавшийся вслед за ворами, бесследно исчез.