За обширным и совершенно пустым столом, поставленным поперек другого длинного стола, сидел седой человек в форме юриста. Он сложил газету, которую читал, и поверх очков с любопытством посмотрел на Иванова. Иванов подумал, что секретарше тоже несдобровать, и поспешно отрекомендовался.
— Садитесь, прошу, — человек встал и указал Иванову место: — Чем могу быть полезным?
— Видите ли, — неуверенно начал врать Иванов. — Я решил обратиться лично к вам, поскольку…
— Слушаю вас.
Нет, Иванов был не такой уж плохой психолог, он знал, что ни угроза, ни лесть не действуют на должность, то бишь на кресло, но стоит обратиться к личности, стоит поставить перед ответом лично его, такого-то, имярек, и угроза или шантаж становятся действенными. Но Иванов использовал сегодня не угрозу, а обычную лесть. Он доложил, как много он наслышан, как долго не решался обратиться и так далее. То, что он тут наплел, было шито белыми нитками, придумано на ходу, это заметил и сам хозяин роскошного кабинета. Но — странное дело! — лесть все равно действовала, причем безотказно. Иванов наконец добрался до сути и заговорил человеческим языком:
— У меня несколько вопросов сразу, лучше будет, если я напишу их на бумаге. Разрешите?
— Пожалуйста.
Иванов моментально получил ослепительно чистый лист лощеной бумаги и написал:
1. Муж находится в заключении:
а) Возможен ли развод без его согласия? И как это делается?
б) Возможно ли усыновление его детей новым мужем и перемена их фамилии? Если да, то как это делается?
2. Первый муж возвращается из заключения и претендует на воспитание своих детей (дочери уже 16 лет, мальчику 8).
3. Можно ли вернуть детям их первую, отцовскую, фамилию и как это делается? Каковы права в этом случае первого и второго мужа?
Человек за столом внимательно прочитал и заговорил, как на собрании:
— Юридически все вопросы сформулированы не очень правильно, однако мне ясно, о чем речь. Итак, первое. Право на усыновление имеют все дееспособные мужчины и женщины, в том числе и тех детей, которые имеют живых родителей.
«…в том числе, мужчины и женщины, — старался вникнуть нарколог, — детей, которые… Что он бубнит?»
Параграф следовал за параграфом, а Иванов усек пока только одно: для усыновления чужого ребенка необходимо письменное согласие родного отца либо его безвестное длительное отсутствие.
Иванов поблагодарил важного юриста и ушел в раздумье. Визит оказался ненужным и скучным. Время потрачено было почти напрасно. Подумалось ему и о том, что рутина везде рутина, будь то в юриспруденции, в медицине или политике, — везде она наводит тоску. Надо выяснить, давал ли Медведев письменное согласие на усыновление. И если нет, то на каких основаниях дети Медведева носят чужую фамилию? И вообще, что можно сделать?
Он решил посидеть на скамье между бронзовым Пушкиным и кинотеатром «Россия». В сквере неожиданно ожил фонтан. Мощные струи вырвались из железных дырок, сразу стало прохладней, золотистая радуга заиграла на солнышке. Увы, курильщики дымили на Иванова слева и справа.
— Наверное, вот так же чувствует себя селедка, когда ее коптят, — сказал Иванов.
Трое ребят, видимо, студенты, с недоумением посмотрели на него. До них не сразу дошел смысл сказанного.
— Гуд-бай, папашка! — пришел в себя один из парней. Другой встал и сделал движение бедрами, то самое, что делает женщина, надевая колготки.
— Мы вас не задерживаем, — сказал третий.
Вот так… Конфронтация прямо прет и давит откуда-то, конфликты возникают тут и там, особенно в автобусах. «Куда я еду? — подумал Иванов. — Не надо давать себе обещаний…»
Когда-то Иванов, напрягая зрительную память, мог вызвать пространственный образ города. Теперь он не стал бы даже и пытаться сделать это. Система координат разрушилась, метастазы каменных скопищ расползлись во все стороны на расстояния, не подвластные воображению. «Наверное, как звездные пространства для космонавта, — подумал нарколог. — Понятий „север и юг“, „верх и низ“, „право и лево“ не существует». Иванов пытался изловить смутную, всегда ускользающую от него связь этой непредставимости со своими и чужими семейными неурядицами. Да, Медведев прав: нравственный, может быть, даже и социальный дискомфорт (надо ж придумать словечко!) был в явной зависимости от этих неуправляемых городских пространств! Наверное, чем больше людей на единицу пространства, чем теснее они живут в физическом смысле, тем сильней отчужденность…
Иванов сошел на Каляевской, но оказалось, что ехать надо в обратную сторону. Садовое кольцо рычало, отплевывалось и фыркало бензиновым смрадом, как живое. Но он-то знал, что все это, несмотря на ужасающий шум, безлико и равнодушно. Светофоры переключались, как положено. Красный, желтый, зеленый; красный, желтый, зеленый… Ужасающие порции металла, стекла, резины, спекшиеся в рычащие автомобильные сгустки, цепко и плотно облекшие сидящих в кабинах людей, сдвигались по сигналу зеленого глаза, набирали скорость, но, едва разогнавшись, нехотя и с еще более недовольным рычанием останавливались.