— Через полтора часа будем на месте, — сказал Устин Яковлевич. — Шаго-ом марш!..
Труба покоилась на деревянных чурках, чурки лежали на бурых, гладко причесанных болотных кочках. Под тяжестью шагов чурки с чавканьем вдавливались в зыбкий грунт, из-под них брызгала гнилая вода.
Сплошное болото было вокруг. На болоте все же произрастало различное редколесье, но — господи боже — что это были за деревья!.. Тонконогие, как поганые грибы, ели; страховидные кедры, обросшие не столько хвоей, сколько мхами; чахлые, согнувшиеся колесом, суставчатые березы. Кое-где торчали трухлявые, сырые насквозь пни, лежали изъеденные лишайником, поваленные ветром стволы — дуролом…
Справа — все тот же поток грязи, Алексей увидел еще один, затонувший по самые фары, накренившийся трактор. Даже совсем одинокий человек не выглядит так беспомощно и печально, как техника, когда люди вынуждены бросить ее на произвол судьбы.
Сумерки делались гуще. В сущности, уже ночь была в лесу, а не сумерки. Но глаза обычно замечают полную темень лишь после того, как увидят зажженный свет. А когда вокруг — ни огня, они, глаза, еще долго различают сумеречные света и тени.
Храмцов и Алексей уже два раза перекладывали шест с затекших плеч на незатекшие. Ступпи уже привычно и легко ступали по круглой и скользкой металлической тропинке: вот завтра, после сна, они дадут знать, легко ли им было, привычно ли.
Устин Яковлевич только однажды за всю дорогу сказал Алексею:
— Нужно добиться через техснаб получения вертолета. Или хотя бы арендовать.
А может, он это и не Алексею сказал, а просто по привычке подумал вслух.
Небо между тем над лесом стало очищаться. Наверху среди сырых и грязных, как талый снег, туч появились зеленоватые лунные проталины. В проталинах подрагивали звезды.
Впереди сквозь сплетения стволов и веток также проклюнулись тонкие лучики дальних огней.
— Джегор, — объявил Храмцов, заметно ускорив шаг.
Лучики множились. Потом уже полные огни возникли впереди. Электрические огни. Они приближались с каждым шагом.
Алексей вдруг вспомнил, как всего лишь три дня назад, подъезжая к столице, он впервые увидел дружелюбные огни Москвы — разливанное море огней. А вчера, выйдя из поезда, под сверкающим ливнем, он смотрел на огни незнакомого города, в котором, как предполагалось, ему придется жить. Но и те огни растаяли в дождевой хмари. А теперь вот перед ним маячат какие-то новые огни, тоже незнакомые, вовсе даже не город — так, островок среди болот, а ему от этих огней делается необычайно радостно, будто бы тут родился и вырос, в этом болоте…
Теперь уже можно было различить, где дома, где улицы, где прожектор освещает бензобаки.
— Четыреста метров осталось, — сказал Устин Яковлевич. И остановился. — Труба сворачивает к первой буровой. А нам нужно в поселок. По дороге. Предупреждаю — здесь грязи будет по колено…
Однако предупреждение главного геолога не имело под собой почвы. Сделав первый же шаг в сторону от трубы, он с плеском провалился в трясину: не по колено, а по пояс.
— Осторожно! — крикнул он Алексею.
Алексей, щупая сапогом бездонную темноту, протянул Храмцову руку. Молодецким рывком Устин Яковлевич выбрался из ямы. Было слышно, как комья грязи опадают с его одежды.
— Здесь пройти трудно, — сказал, часто дыша, Храмцов. — Попробуем в другом месте… Представьте себе, на Джегоре порой приходится вытаскивать людей из грязи с помощью подъемного крана
Засмеялся.
Они прошли еще десяток метров по трубе и снова свернули к дороге. Как слепые, тыча шестами, чутко прислушиваясь к собственным шагам. Считая шаги…
— Многое зависит от привычки, — опять заговорил Храмцов. — Несколько лет назад я был в Венеции. Там люди живут прямо на воде, и, представьте себе, привыкли, не жалуются…
Бездна разверзлась под Алексеем. Он только успел охнуть, а уже руки лежали на жидком киселе, вползала слякоть в сапоги, в карманы, в рукава…
Теперь Храмцов тащил его за руку, фыркая от натуги и уже не скрывая своего огорчения:
— Ногу не вывихнули? Испачкались, конечно. Какая досада…
Алексей не ответил, потому что все равно Храмцов не слышит.
Они стояли, не зная, что предпринять дальше.
— Так, — сказал Храмцов после раздумья. — Пожалуй, придется ждать здесь до рассвета. Иного выхода я, к сожалению, не нахожу. Всего четыреста метров, но — сплошная трясина… Кстати, светает еще довольно рано: в половине шестого. А вы как полагаете?