Я устала постоянно извиняться перед Брайаном, и даже если бы рассказала ему о своих проблемах, он вряд ли бы меня понял. Он так зациклен на том, чтобы сделать меня своей копией, что даже не стал бы слушать.
Я – его девушка и должна целовать землю, по которой шествует великий Брайан Майлс. Я обязана красиво одеваться, улыбаться, быть милашкой с теми, кто заслуживает нашей дружбы, и презирать остальных, для которых мы выглядим как боги. Я не могу позволить себе ни единой слабости.
Ищу заживляющую мазь в шкафчике. Она точно должна быть здесь, однако я не нахожу ее, и спешка явно не помогает.
– К черту! – в конце концов сдаюсь. Все равно завтра будет синяк. Я надеялась, что мне хватит времени, чтобы успокоиться перед Великим Приездом, но вместо этого я по-прежнему натянута как струна.
Я надеваю черные шорты и розовую футболку с длинными рукавами.
У меня уже нет времени делать прическу, поэтому наспех собираю волосы в подобие косички. Наношу немного блеска на губы, однако, как и утром, больше никакого макияжа. Блеск для губ – необходимость, потому что без него я до крови кусаю губы, когда нервничаю.
Я выхожу из ванной и замираю, глядя в конец коридора.
Он… он уже в своей комнате?
Я знаю, где они решили его поселить: мне рассказала Линда. Нас разделяют лишь две двери.
Я делаю два глубоких вдоха и бегу к лестнице. Из столовой доносится отцовский голос, и я иду туда с бешено колотящимся сердцем.
Отец восседает во главе стола, рядом с ним – мать.
А напротив них спиной ко мне сидит он.
На нем черная майка, которая обтягивает его широкие плечи.
– Наконец-то, Анаис! – замечает меня отец.
– Прости, папа, я поздно вернулась.
Парень оборачивается, и от его взгляда у меня перехватывает дыхание. О. Мой. Бог.
– Познакомься, это Дезмонд. Дезмонд, это наша дочь Анаис, – говорит отец.
Дезмонд.
Я молчу, пока отец знакомит нас. Делаю два шага вперед, но мои ноги будто окаменели. Рана еще сильно болит, и я пытаюсь дышать так, чтобы немножко успокоиться. Обычно это помогает, но Дезмонд не сводит с меня глаз, и мне трудно сосредоточиться. Мои легкие еле-еле втягивают воздух.
Дыши, Анаис!
Дезмонд.
Я утопаю в его темных глазах, которые будто пронизывают меня насквозь, и вдруг чувствую страх от того, что, если продолжу смотреть в них, они по-настоящему смогут заглянуть внутрь меня. Я хочу скрыть все то, что они могли бы там увидеть и что я ненавижу, но я по-прежнему не могу отвести взгляд.
Мое внимание привлекает серьга, которая сверкает в его левом ухе. Кольцо с крестиком.
В голову лезут разные мысли, и я пытаюсь заставить их заткнуться.
Опускаю голову и начинаю разглядывать ничем не примечательный пол столовой. Считаю секунды.
Одна, две, три… Прошу тебя, папа, скажи что-нибудь. Что угодно.
– Анаис… – первое, что произносит Дезмонд.
Его пылкий голос разжигает мои безумные мысли.
– Красивое имя… – на его губах появляется кривая усмешка, которая кричит болью, но неожиданно мне перестает хотеться убежать.
Ужин превращается в полную неловкости долгую пытку. Я ерзаю на стуле, чтобы боль от раны отвлекала меня, но взгляд Дезмонда не дает мне спрятаться в ощущениях.
Молчание падает на нас, как театральный занавес, когда спектакль заканчивается и вот-вот грянут аплодисменты. Одно лишь но: здесь и сейчас нет никого, кто собирался бы хлопать, и все ситуация выглядит абсурдной, особенно если учесть, что ее создали мои родители.
Дезмонд сидит напротив. Он пристально смотрит на меня, затем его взгляд скользит по моим рукам. Минуту-другую назад мне было жарко, и я нечаянно закатала рукава по локоть, и теперь спешу снова раскатать их, чтобы прикрыть кожу.
Вот проклятие!
Он внимательно смотрит мне в лицо и хмурит лоб.
Еще никто никогда не догадывался об этом. Не может быть, чтобы он все понял.
Я пытаюсь выдержать его взгляд и не понимаю, почему он смотрит с таким раздражением.
– Анаис поможет тебе адаптироваться в школе. Тебе не о чем беспокоиться.
Отец рассказывает Дезмонду об учебе и его новой жизни, и тот наконец отвлекается от меня. Но судя по тому, как Дезмонд сжимает нож с вилкой, отцовские слова – вовсе не то, что ему хочется слышать.
– А я и не беспокоился, – категорично заявляет Дезмонд. – Я сам могу о себе позаботиться.
Отец не обращает никакого внимания на его слова. Он уже начинает планировать чужую жизнь, и горькая усмешка появляется на моем лице. Когда мы снова встречаемся взглядами, я вижу в глазах Дезмонда презрение и ясно понимаю свою ошибку. Он думает, что я насмехаюсь над ним. Я тут же пытаюсь изменить выражение лица.