– Навожу порядок. Эта комната похожа на помойку.
О, наводит порядок… Другими словами, это означает, что Ева не на шутку разозлена.
– Ну, перестань, – я пытаюсь ее успокоить, – это ведь ты из нас двоих более спокойная, или я ошибаюсь?
– Порой я их просто ненавижу, – в ее голосе слышится усталость.
Я хотела бы сказать то же самое, но она и так об этом знает.
– Насколько для него ценна человеческая жизнь? – продолжает Ева. – А наши? Насколько они ценны для него?
– Ева, он делает это лишь из-за своей репутации. Ты же знаешь, что это – единственное, что его волнует.
– А мама? Боже! – Ева не успокаивается. – Разве она хоть раз возражала?
Я глубоко впиваюсь ногтями в предплечье.
– Да, она могла бы. Но разве это что-нибудь изменило бы? – спрашиваю я.
– Конечно, изменило бы! По крайней мере, она сделала бы вид, что интересуется нашей жизнью. Интересуется тобой! – решительно заявляет Ева.
– Мной? – В моем смехе сквозит обида. – За время твоего отсутствия, сестренка, ровным счетом ничего не изменилось.
Я – невидимка.
Мои ногти еще глубже вонзаются в кожу.
– Представляю… – тихо произносит Ева.
– Ладно, – перебиваю ее, чтобы она не принялась меня жалеть. – А сейчас мне действительно нужно идти…
– Да, хорошо. Прости, если я задержала тебя, и за то, что думала только об экзаменах. Если это имеет хоть какое-то значение, то знай: совсем скоро я приеду домой.
– Это очень много значит, – заверяю я. – Я тебя люблю.
– И я тебя, Ана. Ты ведь знаешь об этом, правда?
Слезы начинают застилать мне глаза, и боль от впившихся в кожу ногтей кажется лаской.
– Я знаю об этом, – успокаиваю я Еву и тем самым успокаиваю немного и саму себя.
4
Дезмонд
На часах девять утра. Я смотрю на пожелтевшие стены комнаты. Мне знакома на них каждая трещина. Когда-то они выглядели совсем иначе. Когда я впервые вошел сюда, комната показалась мне безупречно чистой – она разительно отличалась от моего дома с его грязным ковром и вонючим диваном, от которого несло мочой и сигаретами. В тот момент, глядя на свои коротенькие штанишки и изношенные ботинки, я чувствовал себя предметом мебели, не вписывающимся в интерьер. Однако стоило мне увидеть ослепительные улыбки девушек, которые пришли в сопровождении такой же приветливой докторши, чтобы проводить меня в больницу, как впервые в жизни я вздохнул с облегчением.
Все будет хорошо, Дезмонд.
И я поверил этому: кошмар закончился и, быть может, кто-то наконец-то по-настоящему позаботится обо мне. Они сказали, что так и будет, и я до сих пор жду, когда они сдержат свое чертово обещание.
Не бойся. Доверься нам. Малыш, кто-то обязательно полюбит тебя. И у тебя появится новая семья.
Проклятие!
Я наблюдал, как эти стены блекнут все больше, как и моя надежда, что найдется тот, кто будет любить меня, как собственного сына.
Я окидываю себя взглядом. На мне снова рваные джинсы, но теперь они модные и мне впору. Мои спортивные кроссовки уже потрепаны, но еще вполне сносные. Я одет в простую черную майку с V-образным вырезом и короткими рукавами, а мое тело сильно отличается от тела семилетнего ребенка.
Прошло уже десять лет с того дня, когда я впервые вошел в эту комнату. Она дала мне надежду, но я так и не стал таким светлым, какой тогда была она.
Я темный. Грязный. Испорченный.
Я столько раз входил сюда, надеясь, что обрету семью, и каждый раз буквально через пару месяцев меня возвращали обратно.
С каждым возвращением росла моя ярость, и я начал ненавидеть семьи, которые ради ничтожного пособия корчили из себя поначалу любящих родителей, а затем обнажали свое настоящее лицо.
Они сломали меня, и поэтому никто не хотел меня усыновлять. Теперь я мечтаю лишь свалить отсюда. Дело за малым, и я не дам остановить себя этой женщине, которая сидит напротив.
С яростью я гляжу на доктора Линн. У нее длинные светлые кудри, которые она никогда не стрижет, ясные глаза, очки с черной толстой оправой и по-матерински нежное лицо, которому когда-то я понапрасну доверился.
Что еще ей от меня нужно?
Один год, еще один проклятый год, и я вырвусь отсюда. У меня больше нет желания выслушивать ее бредни.
– Как дела, Дезмонд?
– В норме, – бросаю я в ответ и ниже сползаю на стуле. Я закидываю ногу на ногу и скрещиваю руки на груди.
Мне хочется закурить, и по привычке я запускаю руку в карман, где обычно держу пачку сигарет.
– Почему ты такой грубый? Что не так?..
С моей жизнью все не так.
– Давайте к сути, докторша! Зачем я здесь? – отрезаю я.