Будучи очень старым и отданным в распоряжение домашнего электронного врача, когда уже Леш точно знал, что на этой стороне Луны не бывает ночей, а бесконечный день становится то светлее то темнее, и Земля никогда не покидает серого небосвода, вечным напоминанием горит, освещенная Солнцем, лишь изредка превращаясь в тонкий голубой месяц, Леш вспоминал все, о чем рассказывал ему дом, забывая при этом и кларнетовую аппликатуру и имена собственных детей. Тогда, со смутным чувством вины, вызванным старческими воспоминаниями, увидит он сцену, на которой происходил тот недолгий и страшный спектакль: грязную лестницу с кучками повседневного мусора по углам, стены, точно наскальной росписью изукрашенные неловкой подростковой тягой к искусству, подоконник, татуированный папиросами и бутылку темного стекла с мумией почерневшей розы.
Старый кот определенно был вещун. Он приходил под порог, заслышав скрежет консервного ножа, и беззвучно ждал, когда Леш вынесет ему три положенные кильки. Леш всегда чувствовал, что кот ждет, и еще Леш знал, что кильку в томате кот не любит. В тот день Леш позабыл про кота и очнулся только, когда осталась одна рыбешка. И виноватым видом отправился он к двери, но кот даже не взглянув на рыбу, метнулся наверх. Леш пошел за ним, бормоча объяснения до тех пор, пока не поднялся до самого чердака и не увидел дверь…
Кот толкнул дверь лапой и скользнул в щель. Оттуда послышался женский голос, расторопный, как воробей.
— Охотник! Добычу притащил? Ну-ну! Полный дом крыс, а он консервы выпрашивает! Где твоя животная гордость?! Ну, положим, у людей ее уже вывели, но у тебя-то… Что говоришь? И то верно, друг мой…
Леш стоял и ждал, пока откроется дверь. И она открылась, а на пороге появилась женщина, улыбающаяся Лешу, как старому знакомому. Леш много раз видел, как она шла по лестнице с зеленым в горошек зонтиком. Однако сейчас он ее не узнал, потому что она светилась.
Светилась она оттого, что была очень худа и оттого, что ее белые волосы обрамляли длинное лицо, а еще оттого, что стояла на пороге против солнца. Она была маленькая, много меньше Леша, и много его старше…
— Простите, я не знал, что на чердаке кто-то живет… — сказал, запинаясь, Леш.
— Я не плохо тут устроилась. — Бесцеремонно произнесла она, — Хочешь взглянуть? Входи.
— Это Ваш кот?
— Туз? Да нет. Кормлю, когда заявится. Проходи, я ведь тебя знаю, ты кларнетист и отшельник…
— Отчасти.
— А еще у тебя глаза лучатся, точно знают чего-то, да нипочем не скажут…
— То знают, то не знают — не разберешь, — грустно улыбнулся Леш и, повинуясь внутреннему голосу, ступил через порог, — Вот скажите, чему все так радуются?!
— А почему бы и нет? Пускай порадуются!
— Пускай… Но я уверен, их ждет разочарование. Когда многого ждешь, всегда бывает именно так…
— Разочарование — уже что-то! А покоя человеку нигде и никогда нет!
— Так и должно быть, вероятно…
— Да, но плохо то, что всюду мы стремимся стать первыми! Не понимаем, что поспешность лишает главного — возможности наблюдать и думать!
— Я не стремлюсь быть первым…
— Если б не твои глаза, мой друг, я бы решила, что ты брюзга и зануда.
— Я — брюзга и зануда… — улыбнулся Леш.
И с этой минуты они подружились.
Александра Ильинична обитала под самой крышей. Потолки здесь были куда ниже, комнаты уютнее, а стены крашены белым. В чистых комнатах, покрытых какой-то простой ненадуманной жизнью, света было вдвое больше, чем везде. Множество старинных вещей и бесчисленные кадки с домашними цветами нисколь не добавляли теней. Только аквариум в гостиной, низкий и широкий, точно стол на десять персон, выглядел призрачно-черным. На дне замерли камни, скользкие, покрытые старой дымчатой плесенью, красные водоросли прижимались к стеклу и пялились на Леша с пустым любопытством. Улитки спали или были мертвы, во всяком случае, ни разу за всю зиму Леш не видел, чтобы они оживали. И рыб не было…
Все, что стоило восхищения, удивления и пристального внимания находилось на поверхности.
Много раз еще Леш пожалеет, что не принес свой старенький «Кодак» и не запечатлел во веки вечные шедевр, который можно было тайком показывать детям, как вещественное доказательство того, что Великий город существовал.
Это была полная и грандиозная модель бухты давности Четырех веков. Узкая полоса берега и желтые строения с двумя невысокими башенками, зеленые тополя и пристань, мостки, трапы, и, наконец, корабли! Прекрасные корабли, какие Леш видел на картинках, парусные, золотые от сосновой смолы, с самого своего появления ставшие легендой, мечтой, символом для отважных романтиков и сопливых мальчишек. Они покачивались от ветра, дующего в оконные щели, на ложе темной воды под самой крышей высокого, старого, как мир дома, и все в них было настоящее, от особой голландской проводки штагов и массивных фалов нижних реев, от портов для пятидесяти четырех орудий и еще двух резервных кормовых, до носовых фигур, в большинстве своем изображающих традиционного льва, держащего в лапах щит с двуглавым орлом.