― Вот и умница! Вот и молодец! ― ворковала она, повязывая, как маленькой, вокруг шеи салфетку и суя в руки вилку. ― Ешь, давай! Как только покушаешь, так жизнь сразу во сто крат краше станет.
От такой неожиданной заботы, на глазах навернулись непрошеные слезы и я сердито зажмурилась, не желая демонстрировать посторонним свои слабости. Удержать проклятые слезы не удалось, они упрямо катились даже из-под крепко зажмуренных век. Вытерев щеки углом пододеяльника, я исподтишка покосилась в сторону женщины, но она, к счастью, внимания на меня не обращала, стояла спиной и была занята перестановкой безделушек на подзеркальнике.
Успокоенная, я бросила взгляд на поднос, и в ту же секунду рот наполнился слюной. Чего там только не было! И масло, и мед, и ветчина и балык и булочки! И все в таком количестве, что целый полк накормить можно!
Я почувствовала зверский голод, захотелось сделать себе бутерброд побольше, да и заглотнуть его одним махом, но мерзкий характер не позволял мне капитулировать так легко и я пробурчала:
― Мне столько не съесть.
Мой протест был неискренним и потому, наверное, выглядел крайне неубедительно, во всяком случае, она не обратила на него ровно никакого внимания:
― А ты попробуй! Перестань капризничать и приступай! Знаешь поговорку? Глаза боятся, а зубы жуют?
― Она не так звучит! ― прыснула я.
― Какая разница! ― отмахнулась старушка. ― Ешь давай!
Я занялась сооружением бутерброда гигантских размеров, а она устроилась в кресле рядом с кроватью и принялась рассказывать.
― Когда тебя вчера привезли, я до смерти перепугалась. Что, думаю, за напасть такая! То одно, то другое! Мало нам горя, так вот ещё человека задавили.
― А что, у вашего лысоголового ещё какие-то неприятности? ― рассеянно спросила я, поглощенная укладкой второго слоя балыка на толстенный слой масла.
― У нас не неприятности, у нас горе, ― тихо промолвила она и в голосе звучало такое отчаяние, что я в миг забыла о заветном бутерброде.
― Случилось что? ― участливо заглянула я ей в глаза.
Она часто закивала головой, уткнулась лицом в ладони и горько заплакала. Я сидела с чертовым бутербродом в руках и чувствовала себя совершенно дурацки. Мне её было искренне жаль, мне нравилась эта добрая женщина, но слов утешения я найти не могла. Не было их в голове, хоть тресни! Через некоторое время рыдания стали тише, она вытерла покрасневшие глаза ладонью и тихо сказала:
― Слезами горю не поможешь. Даст Бог, все образуется, минует нас горькая чаша испытаний и опять хорошо будет. Скажи-ка, лучше, как кличут тебя? А то разговариваю с тобой, а имени не знаю.
― Анна, ― не задумываясь ответила я, да и замерла, пораженная тем, что сказала. ― Какая Анна? Почему Анна? Альбина я! Альбина! А не какая не Анна! Так и в паспорте записано! Черным по белому! Альбина Бодайло! А откуда тогда Анна взялась? И ведь как легко с языка сорвалось! Будто только так себя всегда и называла! А может и правда называла? Может, мне настолько было противно это мерзкое имя Альбина, что я переименовала себя в Анну?
― А я ― Мария Ефимовна, родная тетка Стасика. Можешь кликать меня тетей Маней, не обижусь, ― между тем ворковала старушка.
― Значит, этот лысый хмырь ― ваш племянник? - без всякого интереса спросила я. Честно говоря, мне на этого яйцеголового придурка было глубоко наплевать, своих проблем хватало.
― А ты на Стасика ты не нападай! Он человек хороший! ― горячо вступилась за лысого Мария Ефимовна. ― Немного вспыльчивый, конечно, но душа у него добрая! Сначала закричит, затопочет ногами, а потом отойдет и сам переживает. Так что ты его попусту не ругай!
― Конечно, хороший! ― охотно согласилась я. ― А хамом он только для вида прикидывается. Маскируется, чтоб чересчур уж добрым не казаться.
― Ну, ты тоже не агнец! ― скорчила она мину и выглядела при этом так смешно, что я невольно фыркнула.
Она тоже не сдержалась и улыбнулась, но веселье длилось не долго, в следующую минуту Мария Ефимовна встала с кресла и со словами:
― Ладно, ты, давай, ешь и отдыхай, а мне бежать надо. Некогда рассиживаться ― дел полно! ― засеменила к выходу.
― Эй, а одежда моя где? ― крикнула я вслед.
Взмахом пухлой рукой старушка указала на дальний конец комнаты и скрылась. Как только за ней захлопнулась дверь, я вскочила и кинулась в указанном направлении. И правда, в углу спальни на кресле были аккуратно сложены все мои немногочисленные вещи. Не теряя ни минуты, я шустро влезла в платье, сунула ноги в туфли, повязала голову платком и выбежала из комнаты. Не собиралась я следовать совету Марьи Ефимовны и валяться в постели. Не только у неё было полно дел, у меня тоже забот хватало. Один покойник на кухне чего стоил!