Живые картины. Настоящие живые картины!
Наконец-то! Наконец-то я понял, каково мое предназначение. Мир открылся мне заново — невыразимо прекрасным. Близятся заветные дни. Я буду показывать живые картины! Настоящие живые картины! — обещал я себе и чувствовал себя счастливым как никогда.
Хотя в семье никто, кроме дяди Яся, не относился к моим фантазиям всерьез, мать согласилась, чтобы к бриллиантовой свадьбе дедушки с бабушкой я подготовил свою первую живую картину и выступил с ней перед гостями, приглашенными на пышный прием.
История, которую я собирался представить, произошла перед войной, задолго до моего появления на свет. Мать не раз рассказывала ее в назидание домашним, и, хотя каждая очередная версия несколько отличалась от предыдущей, начало и конец всегда совпадали: родной мамин брат, дядя Роман, самый молодой юрисконсульт министерства иностранных дел, влюбился в русскую женщину, на пятнадцать лет старше его, и, несмотря на просьбы и угрозы родителей, ушел из дому, чтобы поселиться с ней под одной крышей. Мать утверждала, что русская была обыкновенной проституткой; она охмурила дядю Романа до такой степени, что он в ее руках превратился в безвольную куклу. Однажды (по словам матери, во время пьянки в каком-то притоне) дядя отравился колбасным ядом и свалился полуживой с температурой сорок. Русская и два санитара «скорой помощи» доставили его на носилках к родителям в ужасном состоянии, полностью обезвоженным. Бабушка Стася согласилась принять сына, но русской, которая — как особо подчеркивала мать — еще имела наглость как ни в чем не бывало вломиться в квартиру, сказала только два слова и указала на дверь.
— Только два слова? — допытывался я. — Больше ничего?
— Ничего, — уверяла мать. — К счастью, этого оказалось достаточно.
Я без конца воображал себе эту сцену. Лежал ли дядя Роман на носилках одетым? Плакала ли русская? Неужели никто ее не пожалел?
До чего же прекрасная должна получиться живая картина!
Я начал готовиться к выступлению. На самом деле требовались трое участников, однако, поразмыслив, я пришел к заключению, что дядю Романа, как безвольную и вдобавок полностью обезвоженную куклу, может с успехом заменить валик с дедушкиной оттоманки. Моя закадычная подружка, китаянка Цзу, согласилась изображать русскую. В роли бабушки Стаси должен был выступить я сам.
— Я слыхал, ты хочешь устроить театр? — поинтересовался дядя Ясь. Часом раньше он пришел нас навестить, и пепельница, стоявшая перед ним на столе, уже была полна окурков. С тех пор как дядя загубил себе поджелудочную железу, он бросил пить, но каждый день выкуривал не меньше шестидесяти «экстра крепких».
— Никакой не театр, — возразил я. — Не хочу я устраивать театр. Хочу показывать живые картины.
— Это что же такое, дружок? — не понял дядя. — Пантомима?
— Что такое пантонима?
— Не пантонима, а пантомима. Как бы тебе попроще объяснить… — Дядя Ясь загасил окурок в пепельнице и тут же извлек из пачки следующую сигарету. — Пантомима — это театр без слов. Театр, в котором не говорят.
— Мне нужно сказать два слова, дядя. Всего два.
— Два слова это уже слишком много. В пантомиме нельзя произносить ни одного.
— Да не хочу я показывать пантомиму. Это будет живая картина, — упрямо повторил я.
— Ну хорошо, хорошо, дружок, — согласился дядя. — Делай как знаешь. А про что будет эта картина?
— Про нас, — сказал я. — Про бабушку Стасю и дядю Романа, а в следующий раз, может, и про тебя.
— Про меня? — удивился дядя и посмотрел на свои пожелтевшие от никотина пальцы. — Интересно, как ты меня покажешь.
— По правде. Как в жизни, — сказал я и вдруг сообразил, что у дяди Яся очень печальное лицо.
— Попробуй, — буркнул он. — Хотелось бы и мне так…
Большой прием по случаю бриллиантовой свадьбы дедушки с бабушкой продолжался уже несколько часов. Я заметил, что, поглядывая на меня, гости заговорщически перемигиваются, словно хотят сказать: «Мы уже знаем. Знаем и ждем…»
Все были предупреждены о моем выступлении.
В распахнутой настежь трехстворчатой двери, отделявшей прихожую от столовой, висел занавес из простыни. В комнате рядами, как в театре, были расставлены стулья и табуретки. Два почетных места в середине я отвел дедушке и бабушке. Супруги Пое, полковничиха Сливовская и адвокат Крукович, самые главные гости, должны были сидеть рядом с юбилярами в первом ряду.