Я ни секунды не думал, что мать, захотев иметь еще одну копию, просто перепечатала текст, ранее перепечатанный дядей Эдвардом. Скорее уж, заподозрил я, она, на основании оригинала, сочинила апокриф дневника — собственную, полностью или частично вымышленную версию событий, описанных ее бабушкой.
Действительно ли она это сделала? И если да, то по какой причине?
Хотела что-то утаить?
Чего-то стыдилась?
11
Пустые календари
У старого дома напротив бетономешалка продолжала выплевывать одно и то же слово: б-л, б-л, б-л… Висленский песок, поливаемый водой, смешивался с портландским цементом: б-лал, б-лал, б-лал…
Я смотрел в окно. Рабочий, управлявший бетономешалкой, залез на лестницу, приставленную к фигуре Божьей Матери, вытащил из-за пазухи черный полиэтиленовый мешочек, надел его Богоматери на голову, затем тщательно обернул полиэтиленом всю статую и крепко обвязал веревкой.
В сером воздухе среди голых ветвей грецкого ореха Божья Матерь выглядела как жертва убийства, которая будет похоронена в безымянной могиле.
До выхода из дома оставалось не так-то уж много времени.
Электронное табло на башенке часов марки «Сони» показывало девять сорок.
Я подумал, что отец, наверно, получит в больнице много цветов. Случай на этот раз был исключительный, а ведь даже на именины сестры и санитарки из всех отделений каждый год дарили ему столько роз, гвоздик, тюльпанов и гербер, что их не могли вместить и бесчисленные мамины вазы.
Из-за цветов, которые отец приносил домой из больницы, мать всегда ужасно ему завидовала и, хотя старалась этого не показывать, выражение лица выдавало ее истинные чувства. Сама она, когда у нее был частный детский сад для десяти ребятишек, никогда столько цветов не получала.
Много лет подряд, в каждую годовщину свадьбы — семнадцатого января — отец покупал ей альпийскую фиалку в горшке, обернутом белой гофрированной бумагой. Однажды он перепутал дату, а может быть, вспомнил о годовщине с опозданием на один день, и, хотя поспешил принести из цветочного магазина традиционный подарок, мать, чтобы наказать его, выставила горшок на балкон.
Ночью ударил сильный мороз.
Бессмертная альпийская фиалка замерзла.
Я достал из шкафа черные туфли фирмы «Рэйвел», лучшие из тех, что у меня были, купленные в Лондоне за сорок фунтов. Приберегаемые для особых случаев, они служили мне уже одиннадцать лет.
Хорошенько начистить туфли!
Не опоздать!
Отец, в общем-то, немногого от меня ждал.
Я приступил к делу.
Той зимой в лучших своих туфлях я выходил из дому только один раз, но соль, которой в городе полно было в тающем снеге, успела над ними поиздеваться. С белым налетом и следами потеков на подъеме, туфли выглядели отвратительно.
Когда отец брал в руки какой-нибудь башмак, он сперва с минуту взвешивал его на ладони, а затем переворачивал и суставом указательного пальца трижды стучал по подошве. Не успев подумать, что подражаю ему, я сделал в точности то же самое.
Нехорошо…
Баночка с остатками черного гуталина «Киви», видимо, долго пролежала незакрытой, потому что гуталин высох и так затвердел, что я не мог подцепить его щеткой. Несколько комочков упали на пол, а когда я попытался их подобрать, размазались, оставив черные следы.
Я вспомнил, что в сундуке на балконе у меня должна быть другая баночка, кажется, еще полная.
Сундук я купил на барахолке сразу после переезда на Семирадского. Торговец, который свозил в Варшаву мебель с Западных земель[32], понятия не имел, кому сундук принадлежал раньше. Он только показал мне, что внутри есть тайник для бумаг и что там лежит несколько открыток с поздравлениями к Рождеству. Открытки были написаны по-немецки женщиной по имени Ханна. Заметив, что адресат мой однофамилец, я купил сундук, даже особо не торгуясь.
Перст судьбы? Конрад Хинтц… Вдруг какой-то дальний родственник? Отец почти никогда мне не рассказывал о своей семье. Может быть, я не хотел его слушать?
Я вышел на балкон. Сундук долго не желал открываться, задвижка на холоде крепко примерзла к скобе, но когда я несколько раз что было сил ее дернул, заржавевший металл поддался.
Я поднял крышку и… замер.
В сундуке на самом верху лежала кипа карманных календарей. Сколько же их там было? Тридцать? Сорок? Пожалуй, не больше, но в первый момент я не мог отделаться от впечатления, что их бессчетное множество и они заполняют весь сундук, так что, засунь я внутрь руки, они бы погрузились в эту груду по самые локти.
Я так и не выбросил старые календари и, хотя меня не раз злило, что я храню их неизвестно зачем, без конца перекладывая из угла в угол, не решился от них избавиться даже после переезда.
32
Западные территории, до Второй мировой войны принадлежавшие Германии и по окончании войны включенные в состав польского государства.