— Увидите, если и дальше так пойдет, все мы в конце концов окажемся под мостом, — не раз говорила мать, и хотя она очень старалась, чтобы это звучало как страшное пророчество, предсказание неотвратимой катастрофы, которая рано или поздно нас постигнет по вине отца, я ни капельки не пугался. Наоборот, радовался. Перспектива провести остаток жизни под первым с пражской стороны пролетом Шлёнско-Домбровского моста казалась мне чрезвычайно привлекательной.
Если бы мы поселились на старой барже, пришвартованной неподалеку от берега, я бы мог, не выходя из дома, ловить в Висле рыбу. В будущем я бы нанялся в охранники, сторожил бы мост днем и ночью и за небольшое вознаграждение рассказывал всем желающим связанные с ним истории. Шлёнско-Домбровский мост на самом деле был гораздо старше, чем могло показаться с первого взгляда. Его построили на опорах моста Кербедзя — старого, разрушенного во время войны, — а ведь мостовые быки, как говорил дядя Ясь, это основа, быки даже гораздо важнее пролетов.
Да, именно здесь, рассказывал бы я, именно здесь, на Висле, мост Кербедзя должен был соединить Восток с Западом. Две железнодорожные линии, Петербургско-Варшавская и Варшавско-Венская, с обеих берегов реки тянулись навстречу одна другой, но им не дано было сойтись, потому что ширина колеи Петербургско-Варшавской железной дороги составляла тысячу пятьсот двадцать четыре миллиметра, а колея Варшавско-Венской дороги была, как на всем европейском континенте, на восемьдесят девять миллиметров уже.
Наступил тысяча восемьсот шестидесятый год, продолжал бы я и рассказывал, как в октябре этого года Александр II вместе со своим сыном, будущим императором Александром III, приехал в Варшаву, чтобы заложить краеугольный камень в фундамент строящегося моста, как туда положили запаянную капсулу, полную серебряных монет, отчеканенных специально по этому случаю, как главный инженер Кербедзь вручил царю мастерок и маленький прямоугольный кусок гранита, как подполковник Смоликовский подал ему строительный раствор и царь плеснул раствор на фундамент, а каменщики выровняли поверхность и установили на ней большой гранитный блок, да, да, тот самый, который вы сейчас видите.
Я въехал на виадук. Толстые автомобильные шины катились по мокрой брусчатке с негромким чавканьем, и мне вдруг показалось, что я слышу работающую бетономешалку: б-л, б-л, б-л, б-лал, б-лал, б-лал…
На мосту мне пришлось сбавить скорость. Пробка. Два ряда машин передо мной ползли как черепахи. Далеко впереди я увидел знак «Сужение проезжей части», а еще дальше — фургон дорожной службы с желтым маячком на крыше. Фургон загораживал правую полосу, и все машины съезжали с нее влево, образуя затор. Я посмотрел на часы. Одиннадцать сорок. У меня осталось двадцать минут. Спокойно, спокойно, успеваю.
Посреди моста мне вспомнился прабабушкин дневник. Центральная мостовая опора! Неужели и вправду в центральном быке моста Кербедзя живьем замуровали мятежников, поднявших руку на царского наместника? Возможно ли такое?
— Все возможно, но как раз это маловероятно, — сказал мне знакомый архитектор, который мечтал написать книгу о самых красивых мостах мира. — Если в мостовом быке кого-то замуровали, значит там должно было быть некое подобие склепа. Как ты себе это представляешь? Ведь быки сооружали из больших гранитных блоков, — продолжал он и, сыпля профессиональными терминами типа: «гидравлический строительный раствор», «аркозовый песчаник» или «оцинкованные анкеры», объяснял мне, что отдельные блоки должны быть подогнаны друг к другу вплотную. — Иное дело цилиндры под быками, — читая свою лекцию, он все больше распалялся. — Цилиндры с диаметром до пяти метров, из листового проката. Под каждым быком таких было четыре. Да. В цилиндры запросто можно бы покидать много людей и забетонировать.
— Если так оно и было, — сказал я, — нельзя исключить, что они там до сих пор.
Место, где мостовая сужалась, наконец осталось позади, но машины передо мной продолжали еле ползти. На перекрестке возле больницы Преображения я пережил несколько страшных минут. Когда на светофоре зажегся зеленый свет, а мой «казак» не пожелал тронуться с места, я решил, что опять заклинило тормозной цилиндр. Я включил заднюю передачу и отпустил сцепление, в шасси заскрежетало, но, когда я с задней скорости перешел на первую, «нива» как ни в чем не бывало покатила вперед. Уффф.
Без четверти двенадцать я был уже в районе Виленской площади и миновал памятник Братства по оружию, прозванный в народе памятником Четырех спящих братьев. Монумент установили в тысяча девятьсот сорок пятом году в честь воинов победоносной Красной армии; по неизвестной причине головы четырех окаменелых солдат были низко опущены. Я посмотрел вверх, на могучего красноармейца в шинели, который, широко размахнувшись, собирался кинуть из-за спины тяжелую ручную гранату. Если бы он ее бросил, граната прямиком угодила бы в стоящую неподалеку церковь Св. Марии Магдалины и вдребезги разнесла один из ее позолоченных византийских куполов.