Спев песню, Георгий Андреевич обычно отбывал из дома, на прощанье яростно хлопнув дверью. А потом наступало раскаяние, и нежность, и щемящая жалость к жене.
Все это обычно настигало Гошу около полуночи.
— Где-то Дунянчик мой сейчас? — говорил он друзьям-собутыльникам светлым голосом. — Где-то она сейчас, калинушка-малинушка, лазоревый цвет, репка румяная…
И все понимали, что Гоша отбывает домой.
— Ну, беседа, баста! — объявлял он. — И не удерживайте меня.
Никто его не удерживал. И он уходил.
Но нежность его все увеличивалась, и Гоша некоторое время странствовал по ночному городу в поисках цветов для Дунянчика. И самое удивительное, он эти цветы находил.
Когда раздавался звонок в третьем часу ночи, Дунянчик уже все знала.
— Кто там? — спрашивала она для порядка.
— Дунянчик, открой, это я — московский хулиган.
Она не открывала, но от двери не отходила. Тогда звонок звенел снова, и за дверью печально вздыхали. Потом вздохи становились все горестнее, но звонок больше не звонил. И тогда-то Дунянчик открывала.
Гоша становился на колени и с цветами в руках вползал в квартиру.
— Прости меня, Дунянчик, честна девица, дщерь отецкая…
— Я ненавижу тебя! Ты сейчас мне просто противен! — говорила Дунянчик. — Уходи! Уходи!
— А куда же мне деваться без тебя? Пропадать? — вопрошал Гоша, не вставая с колен.
Это, конечно, было свыше ее сил.
Она молча гладила его по волосам, а он вручал ей цветы. Затем он поднимался с колен, и начинался ритуал примирения.
— Это кто у меня такой маленький? — интересовался он в четвертом часу ночи, могуче выбрасывая вперед грудь.
Она должна была отвечать ему беспомощным и воркующим голосом:
— Это я.
Тогда он обнимал ее за плечи, прижимал к себе, и голова Дунянчика оказывалась у его груди.
— Это кто у меня такой беспомощный?
— Это я, — говорила она и глядела на него обожающим взглядом.
— Это кто у меня такой нежненький?
После целой вереницы подобных его недоумений и лаконичных разъяснений Дунянчика начинались нежности, и шла заключительная часть покаяния.
— Понимаешь, крик внутри сидит! Крик! Понимаешь?
— Конечно, понимаю, родненький, спи. Она умирала — так ей хотелось спать.
— И сила… сила страшная! Понимаешь?
— Я все понимаю, спи, спи.
— Устать никак не могу… то есть так-то устаю легко… а вот по-хорошему, от дела — не могу! Понимаешь?
— Спи, миленький.
— Смешно сказать, я сейчас вспомнил, как хорошо уставал в юности… когда орал в Доме культуры про Мцыри… Выходило из меня все это вместе с криком… А сейчас во мне все это… Понимаешь?
— Бог даст, уйдет это из тебя, обязательно… Спи.
— Что я играю? Разве с этого уйдет?!
— А ты на кварц ходи. Я тебя на кварц записала, а ты не ходишь…
— Как время-то идет… Мне уже знаешь сколько…
— И ванны тебе надо делать. При тридцать седьмой больнице теперь профилакторий открыли…
— Люблю тебя. Сама маленька… лицом беленька… брови собольи и очи сокольи… А дальше… как дальше? Забыл…
— Спи, спи, спи…
Просыпался он поздно и один — Дунянчик была уже на работе.
В театр ему спешить было не надо, в репетициях он не был занят. На столе его ждал завтрак, на стуле висело чистое белье.
«Сволочь! — говорил он себе. — Стариком скоро станешь, а все никак не упрыгаешься».
И все-таки Дунянчик была счастлива: она знала, что когда он пьет, то страдает из-за нее. А это означало, что он ее любит.
Только одно ее мучило: никак не могла она ему родить… И еще огорчало, что он терпеть не мог, когда приходили к ней подруги с работы. А она была особа общительная и не могла без подруг.
Гоша действительно терпеть их не мог. Они приходили, долго пили чай и, поглядывая на Гошу, готовились к расспросам.
В конце вечера начиналось:
— Скажите, Гоша, а правда — вы с А. (известный киноартист) в одной радиопередаче выступали?
— А правда, вы с Б. (другой киноартист) знакомы? А в жизни он такой же красивый?
Он мог рассказать этим раскудахтавшимся дурам, что их любимый А. — редкостный тупица, а что касается Б., то считать его красивым можно только с большого перепоя. Но он, конечно, отвечал, что А. — прелестный и думающий артист и что он недавно удачно женился (в пятнадцатый раз) по любви и что Б. тоже не отстает от А. — он редкостный красавец, труженик и семьянин.
В заключение вечера они с трепетом спрашивали подробности об Осьмеркине, с которым, как они слышали (все это, конечно, они слышали от Дунянчика!), ему выпало счастье вместе учиться.