— Ты вообще меня знаешь, черт бы тебя побрал? Как ты думаешь, я бы отреагировал?
Я уже видела Дрю раздраженным до этого.
Безрассудным.
Разочарованным.
Это… жестоко.
Он спрашивает меня:
— Ты даже не собираешься этого отрицать? Заставить меня думать, что я в бреду?
На мгновение его лицо морщится. И он выглядит… страдающим, будто жертва пыток, которая вот-вот расколется.
— Ты даже не собираешься мне сказать, что я ошибаюсь, Кейт?
Он моргает, и мучительный взгляд исчезает. И я практически уверена, что я себе его придумала.
Попытка выдать желаемое за действительное.
Я складываю руки у себя на груди.
— Я не собираюсь обсуждать это с тобой в присутствии зрителей.
Дрю упрямо сжимает челюсть.
— Ты собираешься это прервать?
Мои ноги, сами по себе, отступают от него назад.
А руки в защитном жесте падают на живот.
— Что?
Он повторяет свои слова, приходя в нетерпение от моего шока.
— Я сказала, ты собираешь с этим покончить, мать твою?
В политических взглядах, Дрю «за выбор». Несмотря на свое католическое воспитание, он уважает и любит женщин в своей семье намного сильнее, чтобы позволить какому-нибудь старику в Конгрессе США диктовать, что они могут или не могут делать со своим телом.
Но с эмоциональной точки зрения — моральной — я всегда думала, что он был «за жизнь», то есть против абортов. И тот факт, что он стоит здесь, и говорит мне избавиться от ребенка, нашего ребенка, просто… невыносим.
— У меня… у меня не было времени подумать об этом.
Он горько усмехается.
— Что ж, тебе лучше начать думать, потому что до тех пор, пока это твое маленькое неблагоразумие не уйдет со сцены? Я даже не хочу смотреть на тебя, не говоря уже о том, чтобы что-тообсуждать.
Его слова ударили по мне, как шквал ветра в холодный день. После которого нечем дышать.
Дрю не Джои Мартино.
Он хуже.
Потому что заставляет меня выбирать. Ставит мне ультиматум. Как это было с Билли.
Какого хрена, о чем он вообще думает — моенеблагоразумие? Как будто это допустила только я сама?
А потом я осознаю — его злость. Его мстительность. Все начинает обретать смысл.
— Ты думаешь, я это спланировала?Что я сделала это специально?
Он улыбается, и даже глухой услышал бы в его словах сарказм.
— Нет, конечно, нет. Такие вещи просто случаютсяиногда, так? Даже если ты не собираешься их делать.
Я открываю рот, чтобы поспорить, чтобы объяснить, но хихиканье стриптизерши меня прерывает. Я смотрю на нее.
— Убирайся из моего дома, пока я не вышвырнула тебя отсюда вместе с остальным мусором.
В ситуациях, как эта? Женщины могут порубить друг друга быстрее, чем продавцы елок в канун рождества. Но это не потому что мы мелочные. Или коварные.
Это потому что легче сорваться на безымянную женщину, чем признать, что настоящая вина лежит на мужчине, который должен был любить тебя. Который должен был быть преданным. Верным.
А не был.
Она говорит:
— Прости, сладкая, но не ты платила за это шоу. Я иду туда, куда мне говорит тот, кто платит.
Дрю обнимает ее за талию и гордо улыбается.
— Она никуда не уходит. Мы только начали.
Я нахожу в себе силы приподнять вверх одну бровь. И пытаюсь нанести свой удар.
— Теперь ты за это платишь, Дрю? Как это жалко.
Он скалится.
— Не обманывай себя, дорогая. Я платил за это последние два года тоже. Ты просто обходилась чуть дороже, чем обычная шлюха.
Я должна была знать. Спорить с Дрю, это все равно, что иметь дело с террористом. У него нет границ, ничего запретного. Нет такого дна, на которое бы он не опустился, чтобы не победить.
Потом он выглядит задумчивым.
— Хотя, я должен сказать, несмотря на то, как все обернулось, ты стоила потраченных денег. Особенно та ночь, возле кухонной раковины, — он подмигивает, — стоит каждого цента.
Я умираю. Каждое ужасное слово режет по мне, словно лезвием по коже. Вы видите кровь? Сочится от каждого жестокого слова. Выходит из меня, причиняя еще больше боли.
Вы выглядите удивленными. Не стоит.
Дрю Эванс не сжигает мостов. Он подкладывает под ними динамит. Уничтожающий этот мост, горы, которые он соединяет и все вокруг, чему не посчастливилось быть в радиусе пятидесяти миль.
Дрю ничего не делает наполовину. Почему мое разрушение должно быть другим?
Я разворачиваюсь, чтобы пройти по коридору, прежде чем я рассыплюсь перед ним, как египетская пирамида.
Но он хватает меня за руку.
— Куда ты идешь, Кейт? Побудь здесь, может, обучишься новому трюку.
Вы знаете, как характер может делать человека привлекательнее? Как, например, парнишка в старшей школе, который, не смотря на отсутствие мышц и угревую сыпь болтается вместе с популярной толпой? Потому что он рассказывает самые смешные шутки и самые интересные истории.
Я бы хотела, что бы это работало в обратном направлении. Я бы хотела сказать, что слова Дрю по волшебству превратили бы его лицо в такое же чудовище, каким он звучал.
Но я не могу так сказать.
Посмотрите на него.
Я представляю, что именно так и выглядел Люцифер, когда Бог сбросил его с небес. Рассерженный и сломленный.
Но по-прежнему до боли прекрасный.
Я высвобождаю свою руку. А голос мой громкий, почти истеричный.
— Не трогай меня! Больше никогда не прикасайся ко мне!
Он медленно улыбается, само спокойствие. Вытирает свою руку о брюки, как будто он только что держался за что-то грязное.
— Для меня это, действительно, не будет проблемой.
Меня сейчас стошнит. Вырвет прямо на его черные туфли Бруно Магли.
И это никак не связано с моей беременностью.
Я иду по коридору, заставляя себя идти пешком. Потому что я отказываюсь позволять Дрю видеть, что я от него убегаю.
***
Я едва успеваю добраться до ванны.
Падаю на колени и крепко хватаюсь за унитаз. Ногти ломаются, а мои костяшки белеют. Желудок сжимается, и я делаю яростные вдохи. Кровь стучит в ушах, и кислота разжигает горло.
Я кашляю и всхлипываю, но мои глаза сухие. В них нет слез.
Пока нет. Это будет позже.
Как он может так поступать? Он сказал мне, что никогда… и я доверяла ему. Когда он говорил, что любит меня. Когда обещал, что никогда меня не обидит.
Я верила ему.
Мы никогда не говорили о том, чтобы завести детей. Мы также никогда не говорили о том, чтобы их незаводить. Но если бы я знала, что он воспримет это так, я была бы более осторожной. Я бы никогда…
Господи.
Послушайте меня. Мой бойфренд сейчас в гостиной с другой женщиной у него на коленях, а я сижу здесь, размышляя о том, чего бы ясделала, чтобы такого не случилось?
И я называла Дрюжалким.
Когда у меня в желудке уже ничего не осталось, я тащу себя к раковине и смотрюсь в зеркало. В ответ на меня смотрят запачканные щеки и глаза с красными под ними кругами на лице, которое я не узнаю.
Сбрызгиваю лицо холодной водой, снова и снова. Дрю может разорвать меня на части, превратить меня в трясущуюся массу стыда и угрызения совести, но скорее ад замерзнет, чем я позволю ему увидеть тебя такой.
Я ковыляю в спальню, вытаскиваю из шкафа спортивную сумку, и машинально скидываю туда первые попавшиеся под руку вещи. Мне надо убраться отсюда. От него. От всего, что напоминает мне о нем.
Я знаю, что вы думаете. «Твоя карьера, все, над чем ты работала — ты все это выбрасываешь на помойку»
И вы правы. Я так и делаю. Но ничего из этого больше не имеет значения. Это как… как те бедные люди, что выпрыгивали из башен 11 сентября. Они знали, что их это не спасет, но от огня было слишком жарко и им нужно было что-то делать, хоть что-то, чтобы спастись от боли.