Она смеется.
— Угу. Мне это нужно было.
Потом она прикусывает нижнюю губу и смотрит на меня искоса. Застенчиво.
— Хочешь повторить?
Нашла о чем спрашивать.
***
Несколько часов спустя я просыпаюсь после сексовой комы от звуков голоса Кейт.
— Ух… чертова пицца. Будь проклят тот, кто ее придумал.
Я потираю сонные глаза и смотрю в окно. Снаружи все еще темно, всего лишь пару часов ночи. Кейт расхаживает по комнате, поглаживая свой живот. Тяжело дыша.
— Кейт? Что случилось?
Она останавливается и смотрит в мою сторону.
— Нечего. Спи. — Она тихонько стонет. — Просто живот болит.
Просто живот болит?
Известные последние слова.
А следующее, что вы узнаете, дядюшка Морти лежит на столе в морге от обширного инфаркта, о котором он даже не подозревал. При мне такого не случится, приятель.
В одно мгновение я соскакиваю с кровати, спортивные штаны уже на мне. Стою рядом с Кейт, кладу руку ей на плечо.
— Может, позвонить врачу?
— Что? Нет… нет, я уверена, что это просто… уух… — Она сгибается, держась за поясницу. — Ооо…ой…
И тут между ног у нее льется вода. Как из ведра.
Мы оба просто стоим. В ступоре. Смотрим, как капает вода с края ее сорочки на ковер. А потом, как змея по траве, реальность ползет сквозь наш разум.
— О. Мой. Бог.
— Твою ж мать!
Помните, я говорил про шарик с водой?
Точно — он только что лопнул.
***
Х-х-х.
Ух-ух.
Х-х-х.
Ух-ух.
Когда мне было шестнадцать, моя школьная команда по баскетболу заканчивала матч вничью на Чемпионате Штата. Во время последней игры мы были без одного игрока, за три секунды до окончания матча. Угадайте, кому они передали мяч? Кто забил победный трехочковый?
Угу — это был я. Потому что уже тогда, я был крут. С отличной реакцией. Не нервничал. Страх? Паника? Это удел лузеров.
А я не лузер.
Тогда почему у меня трясутся руки, как у не проходящего лечение больного с синдромом Паркинсона?
Кто-нибудь когда-нибудь вам говорил, что вы задаете чертовски много вопросов?
Мои костяшки белые, крепко вцепились в руль.
Кейт на пассажирском сидении — с полотенцем под ней — дышит согласно всей этой дыхательной технике, о которой нам рассказывала раскритикованная хиппи инструктор на курсах будущих мам.
Х-х-х.
Ух-ух.
Х-х-х.
Ух-ух.
Потом, на половине ух, она кричит:
— О, нет!
Я чуть не влетел в чертов телефонный столб.
— Что! Что не так?
— Я забыла кислые яблочные леденцы!
— Что?
Голос у нее вялый от разочарования.
— Леденцы со вкусом кислого яблока. Александра сказала, что только они помогли ей подавить жажду, когда она рожала Маккензи. Я собиралась купить несколько сегодня днем, но забыла. Может, остановимся и купим?
Ладно. Кажется, разум Кейт помахал нам ручкой — так что мне надо оставаться голосом разума. Что на самом деле чертовски страшно, если учесть, что я уже сам на волоске от этого.
— Нет, мы не можем остановиться и купить их! Ты сошла с ума что ли?
Тут же большие карие глаза Кейт наполняются слезами. И я чувствую себя самым большим кретином на свете.
— Пожалуйста, Дрю? Я просто хочу, чтобы все было идеально… и что, если я захочу леденец во время родов, и ты пойдешь искать его, а потом появится ребенок, пока тебя не будет? Ты все пропустишь! — В два ручья у нее текут по щекам слезы. — Я не смогу этого вынести, если ты все пропустишь.
Пожалуйста,только бы это была не девочка. Ради Бога, пожалуйста, только не девочка. Все это время, я молился о том, чтобы ребенок был здоровым, не задумываясь о том, какого он пола.
До настоящего момента.
Потому что, если у меня будет дочь, и ее слезы будут загонять меня в угол, как сейчас слезы Кейт? Тогда я влип по самое не хочу.
— Ладно, Кейт. Все хорошо, малыш. Не плач, сейчас остановлюсь.
Она всхлипывает. И улыбается.
— Спасибо.
Сворачиваю направо, делая разворот в неположенном месте, и заезжаю на бордюр перед магазинчиком. Потом, быстрее, чем пит-стоп на гонках, я уже опять на дороге, с кучей желанных леденцов, катающихся по заднему сиденью.
А Кейт возвращается к своему дыханию.
Х-х-х.
Ух-ух.
Х-х-х.
Ух-ух.
Потом замолкает.
— Думаешь, медсестры поймут, что у нас был секс?
Я демонстративно смотрю на ее живот.
— Ну, если только ты не собираешься заявить, что это непорочное зачатие, думаю, они хорошо себе это представляют. — Потом я жму на гудок. – Прочь с дороги, бабуля! – Клянусь, если ваши седые пышные волосенки — это единственное, что вы можете видеть через приборную доску? Вы не имеете права садиться за руль.
Х-х-х.
Ух-ух.
— Нет, ты думаешь, они узнают, что у нас был секс сегодня?
Кейт такая смешная, когда дело касается таких вещей. Как-то я проходил мимо и заметил, как она сидит на унитазе, и это был конец света. Лично я думаю, что это смешно. Но сейчас я не собираюсь с ней спорить на эту тему.
— Это же родильное отделение, Кейт, а не ЦРУ. Они не будут шарить там с ультрафиолетом, в поисках моих головастиков.
Х-х-х.
Ух-ух.
— Дааа, ты прав. Они не смогут узнать.
Кажется, эта мысль ее успокоила. Подбодрила.
Ууууух.
И я счастлив за нее. Теперь, если только я смогу избежать сердечного приступа, у нас будет все нормально.
***
Спустя час Кейт находится в частной палате Нью-Йоркской Пресвитерианской больницы, подсоединенная ко всяким трубочкам, которых больше, чем у девяностолетнего в реанимации. Я сажусь на стул рядом с ее кроватью.
— Ты что-нибудь хочешь? Может растереть спину? Ледяную крошку? Наркотики?
Сам бы я сейчас выпил стакан виски. Или целую бутылку.
Кейт берет мою руку и крепко ее сжимает, будто мы в самолете перед самым взлетом.
— Нет, просто… поговори со мной. — Потом голос ее становится тихим. Спокойным. — Мне так страшно, Дрю.
В груди у меня все сжимается. Никогда еще в своей жизни, я не ощущал себя таким беспомощным.
Но я делаю все возможное, чтобы это скрыть.
— Эй, все эти роды, это же проще простого. Я хочу сказать, женщины рожают постоянно. Я как-то читал, что раньше они рожали прямо в поле. Оботрут ребенка, кладут себе в рюкзак, и дальше работать. Как это тяжело, наверно?
Она фыркает.
— Тебе легко говорить. Твой вклад — одно веселье. И все. Женщинам достается больше всего.
Она права. Но женщины сильнее мужчин. Конечно, мы можем превзойти их в физической силе, но во всем остальном — психологически, эмоционально, сердечно-сосудисто, генетически — женщины гораздо сильнее.
— Это потому что Бог мудрый. Он знал, если через весь этот ужас придется пройти мужчине, человеческий род вымер бы еще вместе с Адамом.
Она усмехается.
Потом из дверей доносится голос:
— Как у нас здесь дела?
— Привет, Боби.
— Привет, Роберта.
Да — я обращаюсь к ней только по полному имени. Пост-травматический стресс? Возможно. Все что я знаю, когда слышу имя Боб? Сразу хочется вскрыть себе вены садовым ножом.
Роберта проверяет приборы в конце кровати.
— Все выглядит хорошо. У тебя раскрытие примерно три сантиметра, Кейт, так что надо еще немного подождать. Есть какие-то вопросы?
Кейт смотрит на нас надеждой.
— Эпидуральную?