- Мадам, но такого имени нет
- А теперь, месье, будет.
* * *
Манеж медленно движется по саду, сидя верхом на Рембрандте. Время от времени она дергает кота за уши, чтобы тот шел быстрее. Какое безобразие! Читать великих мистиков в оригинале - на испанском, латыни, греческом, идиш - и служить пони для четырехмесячного ребенка. Издалека, покачиваясь на своей трапеции, за этой сценой наблюдает Ван Гог, получая огромное удовольствие.
Четырехмесячная Манеж делает свои первые открытия - мир имеет вкус молока и света. Мир входит в тебя через рот и глаза Правда, иногда мир отлучается, и его заменяет темнота. Манеж всматривается в темноту, не закрывая глаз. Она ждет. Она наделена даром ожидания, умением ждать. Она догадывается, что темнота - это лишь часть времени, что темнота временна, а время идет, не так ли? Иногда время становится чем-то,
что нельзя назвать временем, чем-то вечным или, по крайней мере, спокойным (во времени нет ничего спокойного), чем-то светлым и белым молоком и светом.
Как дела, Ариана? Малышка не мешает вам спать по ночам? Если вы устали, несколько месяцев можете не приходить убирать квартиру, я вам все равно буду платить. Нет-нет, месье Гомез. Совсем нет. Я даже сама удивляюсь. Ведь я прочитала много книг на эту тему: Режину Перну, Франсуазу Дольто. А еще я наблюдала за молодыми мамами в городских парках. Я умею читать между строк и могу услышать то, что не было сказано. Раньше я считала, что маленькие дети - это чудовища. Естественно, никакая мать не осмелится такое сказать, Но я читала, я видела, я предчувствовала: крики и плач через каждые три часа. Тревожные, разбитые, бессонные ночи. Я готовилась к тому, что так будет с Гийомом, то есть с Манеж. Но ничего подобного. Я сплю еще спокойнее, чем прежде. Даже можно подумать, что этот малыш меня охраняет и заботится о моем сне.
Месье Гомез улыбается. Он наливает себе второй бокал порто. Месье Гомеза охватывает ностальгия. Он совсем не прочь стать ребенком Арианы Месье Гомез пускается разглагольствовать. Месье Гомез возвращается к истокам своей грусти: он не знал своей матери. Она родила, как говорится, "под знаком икс". Месье Гомез родился от икс. Икс - это мама месье Гомеза. В сердце месье Гомеза живет уравнение, решить которое он не может: X - это его мать, У - его отец. Что получится, если X прибавить к У? Получится месье Гомез, специалист по финансам, прогнозам и балансам. Он щелкает как орешки любые расчеты, кроме этого грустного уравнения, достойного всеобщего сожаления; и жизнь месье Гомеза - кроме тех моментов, когда он слушает Ариану - сплошное сожаление: X плюс У равно никто.
Месье Гомез на мгновение забывает об уравнениях его работы и его рождения. Он щекочет пухлый подбородок Манеж, а она смотрит на него своими совершенно круглыми глазами. Днем и ночью Манеж смотрит. Прошло несколько месяцев, прежде чем Ариана заметила: Манеж никогда не закрывает глаза. Никогда? - Никогда.
Когда Манеж впервые увидела свою мать летающей, ей было девять месяцев. Она знакомится с карликовыми помидорами, а Ариана на скамейке возле окна читает газету. Манеж попадает в джунгли. Она меньше, чем колышки для помидоров или подпорки для фасоли. Но в джунглях она ничего не боится. В мире есть вещи, которые колют, режут и щипают. Но нет ничего, что могло бы испугать эти два постоянно - днем и ночью - открытых глаза. Она движется по джунглям в сопровождении покорного и безропотного Рембрандта. Она жует стебель петрушки, глотает божью коровку. Проходит час. Один час для малыша как десять лет для взрослого. Примерно. Манеж задела колючие кусты, растущие в глубине сада, около стены. Колючки делают немного больно и сильно раздражают, Раздраженная, Манеж поворачивается, возвращается к дому и застает Ариану заснув-шей, парящей над крышей. И тут же делает про себя вывод о матерях вообще. Меня зовут Манеж, мне девять месяцев, и я кое о чем думаю, но не умею еще об этом сказать. Войдите в мою голову. Мой мозг сложен в восемь раз как хлопчатобумажная скатерть. В восемь или даже в шестнадцать раз. Разложите скатерть - вот моя мысль в девять месяцев: с одной стороны, божьи коровки невкусные. С другой стороны, колючие кусты обжигают. Наконец, матери летают. Короче говоря, ничего особенного, совершенно обыкновенные вещи. В этом мире нет ничего, кроме естественного. Или, если хотите, - и это одно и то же - в этом мире нет ничего, кроме чудес.
Странно, Ариана, что эта девочка никогда не закрывает глаза. Я бы хотел, чтобы она была совершенно здорова, но ваша беспечность меня тревожит. Вы должны проконсультироваться с врачом. Я очень близко знаком с одним врачом. По понедельникам мы играем с ним в теннис. Сходите к нему от моего имени. Его зовут Морандус, - да, я знаю, некоторые имена не идут носящим их людям, а некоторые им подходят даже слишком.
Месье Люсьеи решил, наконец, поговорить с Арианой. Судьба Манеж его особо не занимает, но вот уже несколько дней ребенок устраивает изрядный беспорядок в его коллекции оловянных солдатиков. Ариане забавно его слушать. В конечном итоге, все дети такие же как ее собственный ребенок: их большие глаза открыты навстречу невероятной жизни. Очень трудно выдержать пристальный взгляд совсем маленького ребенка - это как если бы Бог стоял перед вами и без стеснения смотрел на вас в упор, сосредоточенно, внимательно, будто удивленный тем, что видит вас здесь. Манеж немного перестаралась, вот и все. Она смотрит на мир чуть с большим вниманием, чем остальные дети. Решено, месье Люсьеи, я схожу к вашему врачу, хотя, на самом деле, не о чем беспокоиться: моя малютка растет нормально. Она хватает Ваших оловянных солдатиков, как это делал бы любой ребенок в мире. Ведь олово прочное? Более прочное, чем африканские фетиши мадам Карл: вчера Манеж отломала половой член одной деревянной статуэтки. Мадам Карл еще этого не заметила, и я хотела спросить, месье Люсьеи, нет ли у вас хорошего клея, чтобы приделать статуэтке этот крохотный кусочек дерева, придающий ей такое очарование?