Выбрать главу

Мэлони похлопал себя по карманам.

— Спички есть?

Старик поспешно полез в ящик стола и достал коробок. Он зажег потухший окурок сигары Мэлони. Адвокат заметил, что сухая старческая кожа дрожит.

— Да, плохи ваши делишки… Вы можете провести остаток ваших дней во вшивой камере.

— Но я ничего не сделал!

— Они могли и проглядеть вас… — задумчиво заметил Мэлони.

— Я же не знал, что произойдет что-то ужасное!

— Сейчас я расскажу вам, что делать. Вы отсиживаетесь здесь и даже носа не высовываете. Поняли?

— Я сделаю все, что вы говорите.

— Не отвечайте на звонки. Не отзывайтесь на стук в дверь. Спрячьтесь под кровать. Даже если дом загорится… если, конечно, не хотите долго сидеть в тюрьме.

— Вы… вы действительно хороший парень. Я отплачу вам той же монетой.

— Конечно, конечно, — проговорил Мэлони и ушел.

Действуя в такой неразберихе, Мэлони, как всегда, чувствовал, что им управляет сила. Разделяй и властвуй. Этот старый избитый девиз довольно точно определял его действия. Определи из всех своего врага. Конечно, у Мэлони было сложное положение: ведь он не знал точно, что ему делать дальше и что предпримет его противник. В данный момент ему нужно было собрать все по кирпичикам, но необходим цемент, чтобы скрепить их вместе, а потом убедиться, что сооружение представляет собой нечто большее, чем просто бессмысленное нагромождение каких-то нелепых разрозненных осколков.

Адвокат посмотрел на часы. День шел к концу. И его пленники, разбросанные в разных местах города, могли взбунтоваться. Он был уверен, что Вивьен Коновер останется при Ма Блоджетт, а продолжительность «карантина» Залека могла оказаться под вопросом, ибо зависела от Фланагана. А Мэлони не имеет права без причин держать Залека — и рыбка уплывет.

Но адвокат чувствовал, что должен использовать все возможности. Имелась еще одна добыча, которую он хотел поймать до окончания сезона. Он сел в такси и направился к железнодорожному узлу.

Он не был настроен настолько оптимистично, чтобы ожидать, что застанет Барнхолла в его офисе. «Наверное, мне нужно было бы проследить передвижение психоаналитика до его дома, — размышлял Мэлони, — однако также логично сперва осмотреть его офис».

Он вошел в здание с парадного входа. Уже было больше пяти, офисы опустели, а ночной дежурный еще не пришел. Мэлони доехал на лифте до этажа Барнхолла, и когда он подходил к его двери со всеми званиями на ней, то увидел, что она слегка приоткрыта. Беспорядок… Мэлони осторожно приблизился к двери. Однако когда он оказался рядом, то ни пуль, ни каких иных предметов из нее не вылетело, а также не раздалось ни единого звука.

Мэлони вошел в маленькую приемную. Там стояли стул и столик, на котором лежало несколько журналов, а вокруг витала аура напряженности, словно призраки пациентов с перепутанными мыслями все еще ожидали очереди к кушетке Барнхолла.

Внутренняя дверь была заперта. Сквозь ее верхнюю часть, сделанную из матового стекла, виднелся свет. Через просвечивающуюся поверхность стекла пробивались какие-то движущиеся тени. Мэлони усилил осторожность и очень аккуратно протянул руку к двери и повернул шарообразную ручку. Дверь не была заперта на ключ. Ручка бесшумно повернулась, и дверь открылась.

И тут Мэлони увидел Элен Джустус, стоящую с зажатым в руке ножом над лежащим Барнхоллом.

С первого взгляда это напоминало мелькнувший отрывок из ночного кошмара, в котором его создатель предлагал посмотреть, как много настоящих ужасов можно нагромоздить в реальности.

Руки и ноги Мэлони перестали ему повиноваться. Его «мотор» застыл. Он замер, ожидая, что эта сцена сейчас исчезнет.

Но этого не произошло.

Мозг Мэлони заработал снова. Он находился настолько близко, что не мог не узнать в человеке, распластавшемся на кушетке, Барнхолла. Тот лежал поперек кушетки, его ноги касались пола, а рука свисала с другой стороны; глаза же бессмысленно смотрели в лицо Элен. Открытый рот придавал Барнхоллу удивленный вид, словно он все еще не верил, что чуть позже станет олицетворением смерти.

Элен возвышалась над ним, напоминая белокурую статую. Нож находился в ее правой руке, наверное, своим размером он не превосходил нож для разрезания бумаги, однако был достаточно длинным и, несомненно, острым, чтобы резать им ветчину или убить человека. Барнхолл был без пиджака, и над его сердцем на белой рубашке сияло ярко-красное пятно, своими очертаниями удивительно напоминающее розу.