Никто так и не подошел к двери.
— Дайте-ка я прострелю замок, — предложил один из полицейских.
— Ничего у тебя не получится, — сказал Могильщик. — Посмотри на эти замки — тут их на двери побольше, чем на воротах форта Кнокс, а изнутри, я думаю, и еще больше.
— Да, но есть шанс, что только один из них заперт, — сказал Эд Гроб. — Если отсюда вышел тот, у кого нет ключа…
— Верно, — согласился Могильщик. — Я сегодня что-то туго соображаю.
Полицейский, предложивший выстрелить, поднял брови, но Могильщик не заметил этого.
— Отойдите вбок, — сказал Эд Гроб.
Все встали в стороне от двери.
Эд Гроб отошел к противоположной стене, поднял свой длинноствольный 38-го калибра и выпустил четыре пули одну за другой в самозакрывающийся замок.
От звука выстрелов разлетелось вдребезги окно в подъезде, и двери на всех лестничных площадках приоткрылись на дюйм. Со всех сторон послышался внезапный шорох, словно крысы покидали корабль.
— Давай-ка ударим, — предложил Эд Гроб, слегка покашливая от порохового дыма, наполнившего подъезд.
Шорох тут же прекратился.
Он и Могильщик с разбега ударили в дверь левыми плечами и вкатились в комнату.
Это была приемная. Убогие кухонные стулья выстроились у противоположной стены. Пол покрыт пыльным потертым темно-голубым ковром. В центре комнаты круглая столешница, казалось, висит в воздухе. Ее поддерживали четыре тонких стальных тросика, прикрепленные к потолку и практически невидимые в темном освещении. На столе покоилась ужасного вида гробница, сделанная из тускло-серого папье-маше. Из гробницы выходил дух Иисуса Христа.
Эд Гроб удержался на ногах, но Могильщик врезался в висячий стол с такой силой, что перевернул гробницу, и дух Иисуса Христа покатился по комнате, словно за ним гнался дьявол.
Одетые в форму копы следовали за ними, переводя с одного на другого широко открытые от ужаса глаза.
Кто-то начал барабанить в заднюю дверь. Зазвенел еще один звонок.
— Тихо! — гаркнул Могильщик.
Шум прекратился.
Стены комнаты были обклеены выцветшими голубыми бумажными небесами с созвездиями. Наискось от входа находился широкий дверной проем, занавешенный вылинявшей красной занавесочкой с позолоченными знаками зодиака.
Эд Гроб переступил через дух Христа и раздвинул зодиак.
Они попали в комнату для сеансов. На задрапированном столе помещался хрустальный шар. Все четыре стены были обтянуты материалом, наподобие темного атласа, покрытого светящимися люминесцентными изображениями звезд, солнц, лун, призраков, грифонов, животных, ангелов, чертей и масками африканских ведунов.
Комната была освещена слабым сиянием, исходившим из хрустального шара. Их внезапное вторжение заставило занавески колыхаться, и люминесцентные фигуры то вспыхивали, то гасли.
— Где тут, к черту, свет? — заревел Могильщик. — У меня начинается морская болезнь.
Один из копов включил свой фонарь. Другого источника света они не нашли.
— Ищите дверь, — сказал Могильщик, отбрасывая драпировки в сторону.
Под занавесками оказалось несколько дверей.
Они открыли первую же, которую нашли. Она вела в столовую. Люстра с четырьмя рожками освещала квадратный обеденный стол, накрытый пластиковой скатертью с черно-серебряным узором. Два стула были придвинуты к столу напротив двух грязных тарелок. Скелет жареного опоссума, окруженный желтыми клубнями ямса, лежал на блюде, утонув одним боком в застывшем жиру, как остатки покинутого корабля в прибое на мелководье.
— Опоссум с картохой, — сказал Эд Гроб, бессознательно облизывая губы.
— Это то, что они ели, но где же они сами? — спросил Могильщик.
— Нет никого, кроме нас, призраков, — сказал коп.
— Не забудь о нас, опоссумах, — добавил другой.
Эд Гроб открыл другую дверь и оказался на кухне.
Он услышал какое-то движение снаружи на лестнице под открытым небом, ведущей к задней двери квартиры.
— Эй, впустите нас, — звали оттуда.
Мимо Эда Гроба протиснулся коп, чтобы открыть заднюю дверь.
Могильщик отворил еще одну дверь, которая вела в спальню.
— Сюда, — позвал он.
Вошел Эд Гроб, вслед за ним шесть копов.
Жирный светлокожий цветной человек с отвисшим чувственным лицом и лысой сверкающей головой лежал с закрытыми глазами поперек кровати и тяжело дышал. На нем был большой старомодный выцветший желтый бюстгальтер, поддерживающий его отвислые груди, и пара боксерских трусов в бордовую и золотую полоску, из-под которых выглядывали застежки пояса с подвязками, пристегнутые к бордовым шелковым чулкам. Он был толст, но его плоть была столь дряблой, что отставала от костей и перекатывалась под кожей, как растопленный жир.