Амелин остался с Милой. Она работала танцовщицей в стриптиз-клубе, и в их доме вечно ошивались чужие мужчины и женщины: Милины подруги, любовники, любовники подруг и просто случайные людей, которым не с кем было провести время. Костик же кочевал из школы в школу и пытался как-то во всём этом выжить.
Наверное, если бы он ушел из дома или связался с дурной компанией, ему светило будущее наркомана или воришки, но Амелин был одиночкой, скептиком и интеллектуалом. Ему просто нужен был нормальный дом и немного человеческого тепла.
Он отчаянно и до последнего искал любви у своей матери, не в силах понять, отчего она не может любить его так, как об этом пишут в книгах, и почему каждый раз вместо него выбирает какого-то чужого человека, почему прощает побои и никогда не может вступиться за собственного сына, тогда как сам он был готов умереть, защищая её.
Из-за ожога сзади голые плечи Амелина напоминали лягушачью кожу, спину покрывали шрамы, а руки от запястий до локтя порезы. Он слишком близко принимал всё к сердцу и слишком много думал. А два года назад, защищая мать, убил избивавшего Милу ухажера. Ударил его по голове бутылкой и не рассчитал.
Был суд. Костика не могли не оправдать, он сам тогда еле выжил. Но с учётом прошлых попыток свести счёты с жизнью его всё равно отправили в психиатрическую лечебницу на профилактику, а Милу лишили родительских прав.
Но что толку, когда Амелину в это время было уже шестнадцать, и почти всё самое плохое, что могло случиться, случилось?
— Я тебя сейчас укушу, — сказала я ему на эскалаторе.
— Что я сделал?
— Просто хочу тебя укусить.
— Кусай. Мне не жалко, — он подставил руку. — Если тебе от этого будет приятно, то и мне тоже.
— Это плохо, когда смотришь на кого-то и очень-очень хочешь укусить, просто так, без всякого повода? Взять и сильно-сильно укусить, а может, даже не один раз.
— Можно хотеть укусить со зла, а можно из любви.
— Вот как это — хотеть укусить из любви? Это странно, да? Это какие-то отклонения? Скажи мне как специалист по патологиям.
— Есть такое слово — гиджил. Оно означает непреодолимое желание причинить боль от любви.
— Но почему?
— Потому что всё, что мы очень сильно любим, хотим присвоить себе. Сделать частью себя. Но это невозможно. Тогда человеку ничего не остаётся, как попытаться уничтожить то, что приносит ему страдания.
— Почему у тебя всегда всё сводится к страданиям?
— Потому что жизнь — всегда боль.
— Амелин!
— Ладно-ладно. Шучу. Я не знаю, почему тебе хочется меня укусить. Просто кусай уже и всё. Я приготовился.
— Своими страданиями ты меня сбил.
— Ты перехотела меня кусать? Тогда я тебя укушу.
Он подул в шею. Было щекотно, смешно и приятно.
Центр — есть центр. Всё невысокое и компактное. Расстояния крохотные. Архитектура — дореволюционные особнячки и советские монументальные строения. Летом — рай для любознательных туристов.
Миновали несколько улиц, перешли через пару светофоров.
Дорога от метро заняла не дольше пяти минут. Остановились в небольшом узком переулке среди старых домов с маленькими магазинчиками и кафе.
Амелин выпустил мою руку.
— Постой, пожалуйста, здесь. Я быстро.
Не дожидаясь вопросов, он быстро перебежал улицу и исчез под полукруглым козырьком с плохо различимой вывеской.
Постояв немного, я перешла дорогу и присмотрелась.
Под козырьком была металлическая коричневая дверь с небольшим окошком, а с двух сторон от неё — полуобнажённые неоновые девушки, зажигающиеся в темноте над надписью «Strip Club».
Я осторожно потянула за ручку и дверь мягко приоткрылась. С правой стороны в нише находилась стойка охранника, но его самого там не было. Сделав ещё шаг, я отодвинула штору.
За ней обнаружился небольшой, тускло освещённый зал с чёрно-белой шахматной плиткой на полу и огромным дутым кожаным диваном у дальней стены. Слева и справа располагались массивные распашные двери. Над одними горела надпись DANCE ZONE, а над другими VIP.
Створки в Дэнс Зону остались приоткрытыми, и не трудно было догадаться, что совсем недавно через них кто-то проходил.
Я увидела достаточно, чтобы сообразить, куда мы пришли.
Амелин старался как можно меньше говорить об этой стороне своей жизни, так что стоило вернуться и терпеливо дождаться его на улице, однако соблазн заглянуть за двери оказался настолько велик, что прежде, чем я решилась всё-таки уйти, несколько долгих секунд боролась с собой.