Пока я гадал, узнала ли она гостя по росту или по акценту, охапка роз вплыла в комнату и развалилась, открыв лицо визитёра. Я ахнул – оно было одного со мной цвета. А в следующий момент я без всяких объяснений допёр, что меня, Артурку Черномазого, в паспорте поименовали Артуро Карлосовичем вовсе не потому, что паспортистка была пьяна.
Выдворенный из Москвы после разрыва отношений с Венесуэлой студент Карлос Монтеро, не прошло и пятнадцати лет, вернулся, чтобы признать своего единственного сына. Через месяц я впервые ступил на землю новой Родины. Второй по счёту. Она сильно отличалась от первой. За слово «черномазый» здесь нахалов и неучтивцев запросто сажали на нож.
Рейс «Каракас – Лима», как обычно, на пару часов задержали, так что в Перу мы прилетели заполночь. Отельный портье при виде моей журналисточки завихрился мелким бесом – на блондинок здесь всегда реагировали остро.
– Остынь, амиго, – сказал я ему по-испански. – Сеньорита занята.
Портье притих и героически отвёл взгляд от «балшых сысек» имени Ильяса. Лишь посмотрел укоризненно, когда выяснилось, что мы расходимся по разным номерам.
Пробудившись утром, я не сразу вспомнил, где я и зачем. В Перу, устыдилась, наконец, память. Ты прилетел сюда ради экспедиции в чинканас. Последней экспедиции.
Взяв золото Атауальпы, можно было с чистой совестью уходить на покой. Купить поместье, разбить перед домом бассейн и коптить венесуэльское небо, не рискуя больше жизнью. Всё-таки хлеб чёрного археолога нелёгок, а век недолог, как у кавалергарда.
Легенды о золоте Атауальпы, спрятанном в чинка-нас от конкистадоров, преследовали меня с тех пор, как я впервые их услышал. Возможно, и чёрным археологом-то я стал из-за них. Легенды были величественными, жуткими и нелепыми – одновременно. Все они сходились на том, что, жрецы унесли в подземелья сундуки с золотом Атауальпы, последнего правителя империи инков, и сгинули там вместе с драгметаллом. Дальнейшее трактовалось по-разному. Согласно одним преданиям, жрецы замуровали себя в подземной келье вместе с сокровищем. Согласно другим, они припрятали сундуки в самых отдалённых и труднодоступных пещерах, а потом не сумели найти дорогу назад и истлели в лабиринте из чёрных кривых коридоров. Самой распространённой, однако, была третья версия. Приверженцы её считали, что перед смертью жрецы поклялись оберегать сокровище, и теперь их призраки чахнут нал златом, пока за ним не явятся законные наследники.
Об этих призраках трепались подвыпившие кабальеро в кабаках, матери пугали ими детей, а выжившие из ума старухи ими, бывало, клялись, а бывало, и проклинали. И те, и другие, и третьи напрочь в сокровища не верили. Лишь отборные, патологические чудаки вопреки разуму и здравому смыслу время от времени собирались в дорогу. Больше об этих чудаках не слыхали.
«Сходил в чинканас» – говорили о бедолаге, однажды покинувшем отчий дом и забывшем вернуться. После чего крестились и пальцем отгоняли нечистого.
Древний фолиант с легендой о пропавшем золоте я нашёл в отцовской библиотеке. Пятью годами позже отца отнесли на кладбище. А ещё через десяток лет в полуразрушенной, богом забытой индейской деревеньке я пожал руку низкорослому плосколицему оборванцу, сыну, внуку и правнуку великих вождей, прощелыге, которого в округе знали под прозвищем Хромой Луиш. С ним, до неприличия бесстрастным, до изумления молчаливым и до омерзения грязным, я пропьянствовал две недели, угрохав целое состояние на ром, коньяк и текилу. Когда же эти две недели наконец истекли, Хромой Луиш поскрёб макушку заскорузлой пятернёй, сплюнул табачную жвачку на загаженное крыльцо ветхой лачуги и сказал:
– Я беру тебя в дело, амиго. Карта – за мной. За тобой – девственница.
После трёхчасовой тряски по немыслимо разбитым сельским дорогам, которые и дорогами-то назывались лишь по недоразумению, дребезжащий и жалобно подвывающий джип наконец остановился.
– Приехали, – сообщил Чернее Чёрного и вымахнул из джипа наружу. – Вылезай и посматривай под ноги – тут, знаешь ли, змеи.
Я пожала плечами и выбралась за ним вслед. Змеи так змеи.
– И зачем мы здесь? – осведомилась я, разглядывая ветхие строения метрах в ста прямо по ходу. – Ну и дыра, прости господи.
– В этой дыре живёт наш проводник, – объяснил ЧЧ. – Человек он смирный и невзыскательный.
Смирным и невзыскательным оказался карлик средних лет с плоской мордой и кожей цвета копчёной говядины. Одетый, ко всему, в немыслимые обноски, в прорехи которых прекрасно была видна задница, зато с массивным медальоном на тощей шее. При нашем появлении карлик, ничуть не смутившись присутствием дамы, помочился в траву, затем подтянул портки и разразился гортанным карканьем на испанском. ЧЧ ответил, и наступила пауза.