Тогда она ушла на кухню, сварила себе огромную джезву какао с корицей, кардамоном и гвоздикой, а молока совсем чуть-чуть, как научила домработница Унга, — и уселась за стол. За окном было морозно и тихо, воробьи и синицы скакали по заснеженным веткам.
Уже зима.
Куда исчезли целых шесть месяцев, как она могла не заметить этих дней, будто вычеркнутых из ее жизни? Куда вообще подевалась она сама? В кого она превратилась? В бледное пугало, послушную чужой воле куклу, которую так легко взять и переставить с полки на полку, убрать за ненадобностью в чулан или вовсе выбросить на помойку, если уж окончательно надоела!
Ольга сидела, пила какао и смотрела, как осыпается с ветвей иней. Потом оделась и вышла вон.
Улицы были пустынны, снег летел с низкого неба, медленно штриховал белым шпили костелов, яркие вывески принаряженных к праздникам магазинчиков, темно-зеленую хвою сосновых веток, которыми были укрыты клумбы.
Светящиеся огнями витрины, маленькие елочки на балконах домов, на козырьках зданий, протянутые над проспектами и переулками гирлянды… надо же, рождество! Из переулочков то и дело пахло то яблочным пирогом, то кофе…
А по улице Пилес ехала повозка, запряженная парой мохнатых латгальских лошадок, и повозкой правил гном – в красной курточке и колпаке, в полосатых длинных носках, обутый в деревянные башмаки, он поддергивал вожжи, потому что лошадкам было откровенно лень и хотелось куда-нибудь в тепло, хрупать овсом. Ольга, погруженная в свои горестные думы, так и застыла посреди дороги и едва не угодила под колеса.
— Эй, панна, так и помереть недолго!
Ольга шарахнулась, нога поехала на скользком булыжнике, и она непременно грянулась бы на мостовую, но тут гном бросил поводья, соскочил с козел и поймал Ольгу, уже изготовившуюся к падению.
— Все хорошо? – спросил со смешком, горячо дыша ей в ухо.
— Все хорошо, — подтвердила Ольга, хотя хорошо ничего и не было. Но этот заснеженный город, и лошади с заплетенными в косы пепельными гривами, и внезапно упавший с небес колокольный звон что-то вдруг сделали с нею… как будто треснул ледяной панцирь, выпуская наружу настоящую ее.
— Давайте я вас довезу!
Лошади цокали и цокали копытами по булыжнику, проплывали мимо дома и соборы, туманный и похожий на сугроб парк, над которым в снеговых тучах высилась зубчатая башня – символ города, замерзшие фонтаны, голуби, то и дело кружащие над площадями. Кругом звонили колокола, и город стремительно наполнялся людьми: это закончилась утренняя месса, и народ хлынул на улицы. Гном, оказавшийся совсем не стариком, а молодым веселым парнем, дернул вожжами, и повозка свернула от городской суеты прочь, на набережную Ставы, поехала почти по самому краю, так что Ольга, наклонившись, следила, как тают снежинки на черной глади неподвижной воды.
— Теперь они уговаривают вас уехать. А он сам вообще не говорит ни слова. Правильно?
— А откуда ты знаешь?
— В общем, это несложно… если понимать, в чем дело.
— А ты понимаешь?
Янис красноречиво дернул плечом. По его выходило, что разбираться в таких глупостях должен даже и младенец, а Ольга то ли такая тупая уродилась, то ли просто приезжая, и здешние… особенности фольклора… ей невдомек.
Зачем она вообще ему обо всем рассказала? Что это ее потянуло откровенничать с первым встречным? Но, с другой стороны, а с кем еще она может об этом поговорить? С матерью по телефону, цепенея от упреков и вопросов, от ненужной и утомительной жалости? Лучше уж вот так. И потом, она ведь втайне надеялась, что выговорится – и станет легче.
Но легче почему-то не стало.
— Хочешь, я тебе сказку расскажу? Про дракона и истинное золото.
— Не надо сказку, — попросила Ольга. – Лучше сразу мораль. Я же идиотка, это всем ясно. И потом, что есть истинное золото?