Почему, с какой стати он решил, что она и есть то самое, настоящее? Почему он выбрал ее? О чем он думал, когда за руку вывел ее из толпы репортеров на вокзале? Никогда она этого не поймет. Там нет места человеческим мыслям, а проникаться нечеловеческой логикой ей совсем не хочется.
Банковская карточка жгла ладонь в кармане пальто. Он считает, что от нее можно откупиться? Заплатить, так сказать, за услуги, и забыть?!
Черт его знает, на самом деле, что именно он думал. Это же не человек. И даже не машина.
А она просто невообразимая дура.
Все ускоряя шаги – злость и раздражение вдруг придали сил, — Ольга шла по улицам. Не замечая, как попадаются навстречу редкие прохожие, как постепенно людей становится все больше, как этот людской поток превращается в толпу. Ей казалось, она идет по направлению к вокзалу, но тесный переулочек вдруг выплеснулся в проспект, рядом с перекрестком, на котором на высоком постаменте был установлен странный памятник. Отлитая из бронзы фигура женщины с вскинутой рукой и странной не то короной, не то терновым венцом на голове. Лицо у статуи было злобное, а зеленые пятна, так хорошо различимые в свете фонарей, придавали этому зрелищу и вовсе мрачный оттенок. Поэтому Ольга нисколько не удивилась, когда памятник захлестнули петли стальных тросов, и под улюлюканье толпы фигура на постаменте стала крениться и наконец обрушилась вниз.
Люди на площади охнули и раздались по сторонам. Потом вновь сомкнули ряды.
Через какое-то мгновение, показавшееся Ольге странно длинным, людское море перехлестнуло маленький скверик на набережной и уткнулось в мраморное крыльцо огромного здания с колоннами и башенкой, над которой, тоже подсвеченный фонарями, развевался государственный флаг. Несколько человек взбежали на крыльцо, кто-то саданул ломом по дверям, послышался звон стекла. На мгновение Ольге показалось – она видит в толпе белую голову Ивара.
Она не ошиблась. Странным образом угадав ее присутствие, он обернулся – привычно метнулся от плеча к плечу хвост волос на затылке, — Ольга увидела его лицо, яростные глаза, кровавую полосу через щеку… потом ее толкнули, она попыталась удержаться на скользкой мостовой, но не смогла… потом ничего не стало.
***
— Пани Аринич! Вы слышите меня, пани Аринич?
Ольга медленно подняла голову.
Она сидела на стуле в крошечной комнате, прямо посередине, с потолка на шнуре свисала голая лампочка, ее тусклый желтый свет вызывал тошноту. Стул был неудобный, казалось, он развалится от малейшего движения. Тем не менее, Ольга пошевелилась, выпростала из карманов руки. Ладони странно ныли, она поднесла их к лицу – сплошные кровавые ссадины… пальто мокрое, тяжелое от грязной воды, все в бурых пятнах…
— Где я? Я… меня арестовали?
— Задержали, пани Аринич. Но вас отпустят, как только вы ответите на мои вопросы.
Ольга пожала плечами. Ее мутило и ужасно хотелось спать. Офицер полиции, серый от усталости, с невыразительным лицом и скрипучим голосом, был ей совершенно безразличен.
— Спрашивайте.
— Скажите, ведь вы его знали? – Ольга увидела перед самыми глазами фотографию Ивара. Обычный любительский снимок, Ольга сама же и снимала… она даже помнила, где он был сделан. Там было лето и море, и Ивар сидел на перевернутой кверху дном рассохшейся от старости рыбацкой лодке и улыбался.
— Знала? – переспросила она. – Почему вы говорите – знала?!.
Почти черный чай в дешевом погнутом подстаканнике пах омерзительно и на вкус напоминал жидкий деготь. Но он был горячий и сладкий. От него понемногу переставали дрожать руки и казалось, что ледяная глыба с острыми краями, в которую Ольга превратилась сегодня вечером, медленно тает.
— … голубушка, ну что вы, в самом деле… Жив, конечно, жив, и слава Богу, но дело-то не в этом. Вы же понимаете… Да кто ж его разберет – как. Человек, он вообще загадка, чудо господне, никогда не знаешь, чего от кого и ожидать. Вот ты думаешь, что он одно, а он – бац, и совсем другое! Мы-то, видите ли, полагали, что пан Кейворис – он писатель, а все вон как повернулось… ну да ведь он и не человек вовсе, так что уж тут удивляться…