Ее студенты были – как малые дети, ни на секунду нельзя оставить без присмотра. Чуть отвлекись – и будто лесные пожары, вспыхивали короткие и злые скандалы. Между собой, с преподавателями, совершенно на пустом месте. Ольга металась, как сумасшедшая наседка, ей так хотелось, чтобы у всех все было хорошо, чтобы все всё посдавали и разъехались наконец на каникулы. От этой непрекращающейся миротворческой деятельности она уставала, наверное, даже больше, чем от своих повседневных обязанностей. И если бы не Макс, которого совсем недавно выбрали старостой курса, наверное, у нее в конце-концов просто опустились бы руки.
Он был смешной и нескладный – длинноногий и худой, как грабли, с вечно торчащими во все стороны темными волосами, и круглые очки сидели на горбатом носу, будто вызов всему человечеству. Макс помогал ей носить домой рефераты своих однокурсников, вечно толокся на кафедре, заводил разговоры – по делу и просто так, и Ольга в глубине души подозревала, что Макс в нее немножечко влюблен. Ну, как это обычно бывает у "младых вьюношев"… это было смешно и трогательно, и совершенно ни к чему не обязывало.
И уж точно – никак не походило на то, давнее, из чего она так медленно выбиралась всю эту зиму и весну. И еще пять лет до них. Медленно и трудно, будто из сугроба, будто травяной росток – на солнце. Сейчас странно было думать о том, что когда-то, вот в таком же декабре, ей казалось – она умерла.
Июнь кончился в угаре экзаменов, пришел июль – и вместе с ним сумасшедшая жара. Сначала всем казалось – это ненадолго, нужно просто пережить эти несколько дней зноя. Так бывает всегда, редкое лето обходится без этих липких, пропитанных автомобильным чадом неизбежных пробок, тягостных дней. Когда вся одежда отвратительно липнет к телу, и в метро не продохнуть, а на улице асфальт дышит жаром, и невозможно ни дышать, ни думать… и хочется только одного – прочь, прочь из города. А если возможности такой нет – просто лечь в до краев налитую холодной водой ванну и притвориться снулой рыбой.
Потом, где-то через неделю, стало понятно, что несколькими днями дело не обойдется. Что все будет гораздо страшнее.
Только тогда они еще не знали, как именно.
Наверное, как раз в эти дни у Макса окончательно иссякло терпение. Или просто от жары поехала крыша. Ольге, измученной зноем до крайности, некогда было вдаваться в подробности. Она была просто благодарна человеку, который сумел выдернуть ее из каменных объятий города и, не принимая никаких возражений, увезти подальше.
Это был очень старый дом на окраине умирающей деревни, когда на четыре десятка дворов – пятеро стариков, да и те едва-едва ноги переставляют. Вокруг дома росла трава – такие огромные лилово-розовые кусты, и соцветия лезли в окна – и старые яблони, с узловатыми ветками, наклоненными почти до самой земли. На ветках висели плотные зеленые яблочки. А на задворках сада, на затравелой крошечной лужайке, были врыты в землю два столба с перекладиной. Через перекладину была перекинута цепь, к концам которой была приделена доска-сиденье. На этих качелях можно было бы даже качаться, если бы цепь не провисла до самой земли.
За домом было заросшее поле, которое обрывалось рекой. И казалось, что они одни в этом мире. Глубоком, как вздох.
Вечером Макс сходил в деревню и принес молоко в жестяном бидончике – Ольга помнила, что с таким ее в детстве посылали в магазин – и четвертину деревенского черного каравая, от которого пахло золой и ржаной опарой.