Они ужинали, сидя на крыльце, при свете керосиновой лампы, которую Макс отыскал где-то на чердаке. Керосин нашелся в кладовке, в стеклянной огромной бутыли.
Они ломали пальцами черный хлеб и запивали ледяным молоком, налитым в растрескавшиеся от старости фарфоровые чашки. Жарко вздыхала земля, отдавая накопленный за день зной. От реки тянуло сыростью и запахом воды и песка. А над головами было небо, и звезды светили тепло и близко, и казались похожими на яблоневые цветы.
Тогда Макс в первый раз рассказал ей про дракона.
Ольга думала – он начнет признаваться ей в любви, запинаться и краснеть, и гадать, заметно ли его смущение в темноте, и тогда ей станет неловко и тошно, и она не будет знать, как завершить разговор, и вообще что делать… Но он допил молоко, по-кошачьи облизнул острым языком губы, зачем-то подышал на очки и спросил:
— Как вы думаете, Ольга Сергеевна, это все может кончиться миром?
— Ты о чем? – она покачала в ладони чашку с молочной лужицей на дне. Подумала, что слышать собственное отчество неприятно, но надо соблюдать приличия.
— А вот эта жара…
— Жара и жара, — сказала Ольга разочарованно. – Кончится, наверное, к понедельнику. Жалко, я так и не успела загореть, все некогда с вашими экзаменами…
— Не думаю, — заметил Макс.
— А что ты думаешь? – Она вдруг обнаружила, что ее раздражает этот разговор – раздражает, потому что она, как всякая порядочная женщина, зачем-то надеялась на совершенно другое. А тут разговоры о погоде и природе. Ну и что, что он ее студент? Она не ханжа и, уж тем более, не старуха. Хотя вряд ли бы позволила ему… что-то такое. – Я знаю, ты думаешь, это все такое черное колдунство… ну глупо же, Макс! И пожалуйста, называй меня по имени.
— Я бы смеялся, — сказал он совершенно серьезно, не замечая издевки в ее словах. – Но мне почему-то не смешно.
Примерно через неделю не стало травы на газонах. Потом на липах, которыми была обсажена ведущая к главному корпусу университета аллея, порыжели и скрючились листья. Голубиные стаи, в любой лень кружащие над парком на Николиных горах, исчезли, а вместе с ними исчезли и вездесущие и скандальные вороны, — Ольга поняла, что птицы просто потянулись к воде; здесь, в каменных лабиринтах Великого Ясеня, им просто нечего было пить. Ни одной бродячей кошки… с собаками в центре их кошмарного мегаполиса городские власти уже научились бороться.
В метро нечем было дышать. Системы вентиляции не справлялись, и от нехватки кислорода многие просто падали в обморок. Впрочем, и наземный транспорт практически не ходил: город замер в чудовищных пробках. Одни рвались на природу, к воде и зелени, другие стремились обратно, потому что работу все-таки никто не отменял. Над улицами стоял удушливый смог и беспрерывное гуденье клаксонов. И летел, летел тополиный пух…
В первые недели еще казалось, что все вот-вот изменится. Потому что иногда выгоревшее до линялой белизны небо вдруг начинало хмуриться, приходил непонятно откуда порывистый ледяной ветер, несколько раз к вечеру даже срывался дождь. Но наутро все возвращалось на круги своя. Казалось, будто кто-то огромный, чудовищный, выдыхает на город и людей потоки огненного жара, от которого плавится асфальт и лопаются оконные стекла.
Потом пришли лесные пожары. И в городе действительно стало нечем дышать.
Дым стоял такой, что на расстоянии вытянутой руки все растворялось, как будто никогда не существовало на свете. В полдень невозможно было разглядеть не то что шпили высоток на Охте, но и соседних домов. Из-за дымки проглядывало маленькое круглое солнце. Будто напоминало: я еще здесь. Я вас еще грею. Я вам еще покажу.
Пожарные не справлялись. Несмотря на весь арсенал грозной техники. В помощь им организовывались дружины добровольцев, какие-то волонтерские команды то и дело собирали для них деньги, необходимую технику, продукты, везли все это сквозь кордоны оцепления в пылающие предместья, но ничего не помогало. Леса горели, и горел на болотах торф, и плотные клубы коричневого дыма стояли над Ясенем.
Как назло, Ольга не могла уехать за город. Не на кого было оставить квартиру, в которой так некстати протек потолок. Верхние соседи, как и все остальные, очумев от жары и дыма, затопили ее, и теперь нужно было ждать страховых агентов, ремонтников из жэка, заниматься какими-то несусветными глупостями. А еще были родители. Ольга давно не жила с ними и в обычное время не слишком беспокоилась: они были далеко не стариками, вполне бодрые и крепкие, но теперь она искренне боялась оставить их одних.