— Четыре с половиной франка, — объявил Антонио цену, отложив мерную ложку.
— Это за сколько? — уточнил я.
— За фунт.
— За фунт? Антонио, в каком времени ты живешь? Унции, дюймы, пинты! Все это — прошлый век! Поверь мне, имперские единицы измерения гораздо более удобны.
— Да ну их! — отмахнулся приказчик. — Не хочу забивать голову мудреными расчетами! Мой дед взвешивал в фунтах, мой отец взвешивал в фунтах, и я, Антонио…
— Постой! Разве на банке цена указана не за килограмм? — перебил я собеседника. — Девять с половиной франков за килограмм развесного чая, разве нет?
— Брось, Лео! Это слишком сложно для меня!
— Что ты, Антонио! На самом деле все очень просто. Длина экватора сорок тысяч километров, таким образом, один метр — это…
— А почему именно сорок тысяч?
— Почему бы и нет? Главное — стандарт.
— Леопольд, — обреченно вздохнул Антонио, — хватит морочить мне голову! Скажи прямо: чего ты хочешь?
Фунт развесного чая стоил не четыре с половиной франка, а всего лишь четыре франка и двадцать сантимов, но мелочиться с моей стороны было просто некрасиво, поэтому я не стал указывать на неточность расчетов, лишь попросил:
— Будь добр, взвесь полкило.
Приказчик закатил глаза, пробормотал под нос неразборчивое проклятье и, заменив одну гирьку на другую, досыпал в пакет мерную ложку чая.
— Доволен? — спросил он, уравновесив стрелки.
— С меня четыре семьдесят пять, правильно?
— Да!
С улыбкой я кинул на прилавок десятифранковую банкноту, а когда Антонио начал выбирать из кассы сдачу, тихонько спросил:
— Ничего больше не предложишь?
Приказчик стрельнул по мне внимательным взглядом и так же тихо уточнил:
— Сколько?
— Одну.
Тогда Антонио выложил перед собой пластинку в простом бумажном фантике без рисунка и быстро прикрыл ее пятифранковой монетой. Я небрежно смахнул сдачу в карман и предупредил:
— Чай передай через Марио, он будет отправлять посыльного.
— Договорились. Удачи, Леопольд!
— Хорошего дня, Антонио.
Выйдя на улицу, я сдвинул дужку темных очков на самый кончик носа и внимательно огляделся по сторонам. Не заметил ничего подозрительного, освободил от фантика коричневую пластинку и сунул ее в рот.
Блаженство! Чистое, ничем не замутненное блаженство!
Проклятье, как же мало требуется человеку для счастья!
Всего-то несколько граммов шоколада! Да, шоколада. Контрабандного лакомства, за торговлю которым с недавних пор грозил крупный штраф, а то и тюремное заключение.
В самом шоколаде не было ровным счетом ничего противозаконного, но волею судеб какао-деревья произрастали исключительно на территориях, подконтрольных ацтекам, а всякая торговля с этими кровожадными дикарями была прервана сразу после возобновления боевых действий в Техасе. В Старом Свете шоколадные деревья культивировали в субэкваториальной Африке, а ввоз произведенных в Великом Египте кондитерских и табачных изделий находился под запретом уже второй десяток лет.
Какое-то время я простоял, наслаждаясь вкусом лакомства, потом сбросил оцепенение и зашагал к ближайшей остановке паровика. Экономия экономией, но если всюду ходить пешком, разоришься подошвы латать и каблуки прибивать. Обувь не казенная.
Ближайшая к итальянскому кварталу ветка паровиков повторяла очертания фабричной окраины; в безветренную погоду дым там стелился по земле непроглядным пологом, заставляя то и дело перхать в бесплодных попытках прочистить саднящую глотку и протирать слезящиеся глаза. Вот и сегодня улицу затянуло серое марево; заводские строения терялись в нем, словно в тумане, и только высоченные трубы маячили где-то вверху наподобие мачт затонувших на мелководье кораблей. Вдоль рельсов тянулись склады и пакгаузы, и лишь когда мы под перестук стальных колес вывернули к реке, на смену им пришли жилые дома.
Сразу после моста Броуна паровик резко замедлил ход и дальше пополз со скоростью неторопливой улитки.
Оно и немудрено — всякий большой город отличается беспорядочным, если не сказать хаотичным, уличным движением, и Новый Вавилон в этом плане исключением вовсе не был. Кареты с заносчивыми извозчиками и бестолковые пешеходы, неповоротливые телеги и стремительные самоходные коляски, верховые и велосипедисты заполоняли улицы, сновали из стороны в сторону и наседали друг на друга, создавая заторы там, где ничто не предвещало их появления.