— Проходите, вас ожидают, — чопорно произнес лакей и слегка поклонился, но без малейшего подобострастия.
Я убрал котелок на полку для шляп и, остро ощущая свою чуждость богатой обстановке — еще эти пыльные туфли! — направился в гостиную, где меня встретил постаревший Теодор Барнс.
Сходство с моим дворецким было просто разительным; лишь морщины в уголках рта да ранняя седина позволили не выказать замешательства и снисходительно улыбнуться:
— Филипп! Вы с братом просто одно лицо! Рад видеть вас в добром здравии!
— Вы очень добры, — сухо ответил дворецкий дяди и продолжил: — Граф ожидает вас в кабинете.
Я двинулся к лестнице; дворецкий остановил меня и распахнул дверь, за которой обнаружилась клеть подъемника.
— Граф распорядился оборудовать дом по последнему слову техники, — сообщил Филипп с едва уловимой ноткой снисходительности.
На мой взгляд перестройка комнат в шахту лифта была вызвана исключительно стремлением дяди блеснуть собственной оригинальностью, но я придержал это мнение при себе и молча прошел внутрь. Филипп ступил следом и передвинул рычаг переключателя с цифры один сразу на тройку. Где-то внизу раздалось урчание механизмов, размеренно зафыркал паровой привод, и клеть почти без рывков вознеслась на верхний этаж. Там дворецкий распахнул створку, выпуская меня в коридор, сам шагнул следом и без стука распахнул дверь напротив.
— Прошу.
— Благодарю, — небрежно кивнул я и прошел в рабочий кабинет дяди.
Граф Косице обернулся и указал на меня своему собеседнику.
— Господин Левинсон, это тот самый молодой человек, о котором мы с вами говорили.
— Рад знакомству, — обаятельно улыбнулся полноватый иудей и представился: — Я имею честь быть управляющим столичного отделения Банкирского дома Витштейна и младшим партнером предприятия. Мы писали вам на прошлой неделе.
Я пожал протянутую руку и выжидающе взглянул на дядю; смысл происходящего от меня ускользал.
Граф перехватил мой озадаченный взгляд, но с объяснениями спешить не стал и предложил:
— Вина?
— Нет, благодарю, — решительно отказался я, несмотря на пересохшее после прогулки по солнцепеку горло.
— Если не возражаете, граф, — мягко произнес банкир, беря инициативу в свои руки, — я предпочел бы сразу перейти к делу. Путь был неблизкий, а время, как известно, — деньги.
Господин Левинсон был пухловат, с вьющимися темными волосами, крупным носом и умными черными глазами, но ни заурядная внешность, ни мягкий тон меня в заблуждение не ввели. Он требовал — именно требовал! — у графа открыть карты, и это еще больше запутывало ситуацию.
О чем должен пойти разговор, если не о наследстве? А если о наследстве, то какое отношение к нему имеет Банкирский дом Витштейна?
Насколько мне было известно, род Косице иудеев никогда особо не жаловал.
Графа требование гостя откровенным образом смутило. Открытое лицо с волевым подбородком словно распалось на отдельные куски, и моему дражайшему дядюшке пришлось приложить определенные усилия, дабы вернуть себе невозмутимость.
— Для начала позвольте ознакомить вас с одним небезынтересным документом, — предложил он, подошел к столу и утопил кнопку на его краю. В коридоре раздалось и сразу стихло металлическое дребезжание звонка, а миг спустя входная дверь приоткрылась, и в кабинет заглянул лакей, крепостью сложения ничуть не уступавший парню на входе.
— Пусть Филипп принесет бумаги, — распорядился дядя.
Слуга кивнул и скрылся в коридоре; тогда граф обернулся к нам и предупредил:
— Придется немного подождать.
Я решил дать отдых усталым ногам, опустился в свободное кресло и окинул взглядом обстановку кабинета, как по мне — чрезмерно броскую и эклектичную.
Если нелепая помпезность золоченого телефонного аппарата, чрезмерная сложность циферблата часов на каминной полке и громоздкость диктофона для записи голоса на восковые валики еще хоть как-то гармонировали друг с другом, то полный латный доспех и порубленный щит с фамильным гербом и перекрещенными мечами смотрелись на их фоне самым настоящим атавизмом. Новомодные семейные фотографии на стене соседствовали со старинными портретами предков, а стопка деловых газет и ворох телеграфных распечаток валялись на журнальном столике рядом с огромным, едва ли не в половину стены аквариумом.
Либо дядя был крайне разносторонней личностью, либо он просто не знал, чем себя занять, и хватался за все подряд.
Держи я пари, поставил бы на последнее.