— Многие поколения моих предков служили роду Ко́сице. У меня никогда не было других хозяев, и я даже представить не мог, что кто-то может не оценить выпавшей на его долю удачи.
Елизавета-Мария задумчиво изогнула рыжую бровь:
— Неужели даже смерть не сумела поколебать вашу верность?
— О, госпожа! — позволил дворецкий себе снисходительную улыбку. — Мертвецу очень просто хранить верность, не мешают мирские искусы и соблазны.
— Удивительное постоянство, — покачала головой девушка и обратила свое внимание на меня. — Леопольд, тебе не понравилось? Ты плохо кушаешь.
— Не голоден, — ответил я и спросил: — Что, кстати, это? Никак не могу сообразить.
— Это сердце, — с милой улыбкой сообщила Елизавета-Мария, — с соусом из красной смородины. А на второе будет куриная печенка, обжаренная с красным перцем, томатами, базиликом и петрушкой.
— Потроха, — скривился я, хоть особой брезгливостью не отличался. Жизнь отучила.
— Дорогой, ты же сам упрекал меня в излишней расточительности! — напомнила девушка. — Потроха дешевы и питательны!
— Специи наверняка обошлись дороже мяса!
— Мясо без специй — как стейк без крови, — покачала головой Елизавета-Мария и, дабы не осталось недосказанности, сочла нужным пояснить свою мысль. — Просто несъедобно! — заявила она, поднялась из-за стола и ушла в гостиную.
Теодор собрал тарелки и спросил:
— Второе или десерт?
— Десерт, — решил я. — И сразу в спальню. А еще растопи котел, приму ванну.
— Как скажете, виконт.
Дворецкий понес грязную посуду на кухню, а я направился вслед за Елизаветой-Марией. Только шагнул в гостиную и замер как вкопанный — в лицо смотрело острие снятой со стены сабли.
— Защищайтесь! — произнесла девушка, но сразу отступила, развернулась и уверенным движением раскрутила клинок, да так, что загудел вспоротый полосой заточенной стали воздух.
— Убери, — попросил я.
Елизавета-Мария глянула на меня с нескрываемой усмешкой, но все же вернула саблю на ее место над камином.
— Не фехтуешь? — спросила она.
— Нет.
— И почему же?
— Если ты приблизился к противнику на расстояние удара клинком, то совершенно бездарно потратил последние мгновения своей жизни. Так обычно говорил отец.
— И ты с ним согласен?
Я кивнул:
— Целиком и полностью.
— Редкостное благоразумие.
— Это наследственное, — пожал я плечами, еще раз поблагодарил девушку за прекрасный ужин и поднялся в спальню, куда Теодор уже принес поднос с чайником и корзинкой бисквитного печенья.
Но спокойно попить чай не получилось: только избавился от шейного платка, в дверь проскользнула Елизавета-Мария.
— От тебя пахнет смертью, — произнесла она, задумчиво наматывая на палец рыжую прядь.
— Дымом, — поправил я девушку. — От меня пахнет дымом.
— Нет, — рассмеялась та, — смертью.
— Пожалуйста, оставь меня!
— Лео, — вздохнула Елизавета-Мария, усаживаясь на кровать, — я бы рада, но это ты держишь меня здесь, не наоборот.
— Вздор! — отмахнулся я. — Убирайся в ад хоть прямо сейчас!
— Твои слова — лишь пустое сотрясание воздуха. Важны истинные желания. Ты ведь неспроста ухватился за возможность обрести ручного суккуба! На самом деле ты не хочешь меня отпустить, ты жаждешь совсем другого. Так иди и пожни плоды своих трудов, — Елизавета-Мария провела рукой по бедру, — быть может, когда я тебе наскучу…
Желание накатило горячей волной, но я не сдвинулся с места. Даже мысли такой не возникло. Из-под созданного моим собственным воображением обличья прекрасной девушки явственно проступал демонический лик с горящими адским пламенем глазами и ртом, полным мелких острых зубов.
Прислушайся — и услышишь, как скребутся по шелковой ткани платья острые когти, принюхайся — запахнет серой.
— Ну же, Лео! Иди ко мне! — приняла девушка еще более соблазнительную позу и провела раздвоенным кончиком языка по верхней губе. — Ты ведь хочешь этого! Застенчивость помешала тебе признаться в любви, но меня тебе стесняться нет никакой причины. Ты мой господин и повелитель! Можешь делать со мной все, что пожелаешь! Ты ведь этого хотел?
— Нет, — спокойно ответил я, налил чаю и взял из корзинки бисквитное печенье. Откусил, помедлил немного, наслаждаясь вкусом, и запил горячим терпким напитком. — Я прекрасно осознаю, что большая часть тебя находится в моей голове. А оставшееся — это скользкая холодная тварь, с которой я не разделю постель даже под угрозой смерти.