Профессор Берлигер подошел к обеспечению своей безопасности весьма серьезно.
Интересно, какие тому были причины?
Санитар оглядел меня с головы до ног, потом посторонился и разрешил:
— Заходи.
Я шагнул через порог и увидел третьего охранника. Тот подпирал плечом стену немного дальше по коридору. По спине побежали мурашки.
— Шагай! — распорядился впустивший меня внутрь бугай. — Вторая дверь налево. И без глупостей!
— Никаких глупостей, — ответил я.
Спокойное поведение санитаров вселяло надежду, что я не совершил ошибку, опрометчиво явившись в клинику без всякой поддержки, но расслабляться в любом случае не стоило.
Я настороженно миновал дальнего охранника, без стука распахнул указанную дверь и шагнул через порог.
Профессор Берлигер оказался интеллигентной наружности господином средних лет с темной, но уже тронутой сединой шевелюрой. Больничному халату он предпочел дорогой костюм, а запонки и заколка для галстука блестели золотом. Хозяин кабинета выглядел так, будто собирался на званый обед.
— Кто вы и что вам нужно? — спросил Берлигер, отворачиваясь от металлического ящика с картотекой.
— Меня зовут Августо Маркес, я частный детектив, — сообщил я и выложил удостоверение на рабочий стол хозяина кабинета.
За спиной скрипнула дверь, к нам заглянул бритый санитар и спросил:
— Все в порядке, док?
Профессор взмахом руки отпустил его, открыл кожаный футляр и водрузил на переносицу пенсне. Осмотрел карточку удостоверения и вернул ее мне.
— Что вам нужно, господин Маркес, и какое отношение к этому имеет доктор Бартон?
— Я разыскиваю одного из ваших пациентов.
По губам Берлигера скользнула ироничная улыбка.
— В самом деле? — произнес он, не скрывая недоверия.
Я не стал ни в чем его убеждать и протянул одну из полученных от Софи фотографий. Снимок Берлигер изучал куда внимательней удостоверения. Обожженное тело с вырезанными на коже именами откровенно заинтересовало его.
— Откуда у вас это? — спросил он некоторое время спустя.
— Передал наниматель. Мне надо узнать имя этого человека.
— Как я могу помочь вам?
— Ожоги получены два года назад во время пожара в отделении «Готлиб Бакхарт», которым вы тогда заведовали. Это один из ваших пациентов.
— Но его лицо полностью обезображено! — возразил профессор, бросая карточку перед собой.
Я постучал по ней пальцем.
— Шрамы. Порезы нанесены до пожара. Вы не могли их не видеть.
— Представляете, сколько у меня было пациентов? Я просто физически не мог следить за ними всеми!
— Даже за теми, кто содержался в карцере?
Профессор Берлигер остро глянул на меня и поджал губы.
— В карцере? Пожалуй, что-то такое припоминаю, — произнес он, потом спросил: — Зачем вы разыскиваете его?
— Мне за это платят.
— И все же?
— Какие-то личные противоречия с моим нанимателем. Это частное дело.
Берлигер отодвинул от себя фотоснимок и вздохнул.
— Прошло почти два года, увы…
— Петр, Питер, Пьер, Пьетро, Петрос… — начал перечислять я все возможные варианты имени, но профессор покачал головой.
— Поймите! — поднялся он из-за стола. — Все истории болезней сгорели при пожаре! Я ничем не могу вам помочь!
Я нахмурился и расправил плечи.
— Неужели не осталось никаких записей? Вы не облегчаете мои поиски…
Завуалированная демонстрация силы не произвела на профессора никакого впечатления, и он уже собирался указать на дверь, но вдруг кинул рассеянный взгляд на металлический шкаф картотеки и попросил:
— Одну минуту. Присаживайтесь!
Я не стал стоять столбом и опустился на жесткий и не слишком удобный стул. Пока профессор гремел ящиками и шуршал журналами, выискивая непонятно что, у меня появилось время осмотреть кабинет. Обставлен тот оказался на редкость скромно и даже строго.
Стол с электрической лампой, пара стульев для посетителей, зарешеченное окно и безликие металлические шкафы вдоль стен. Единственным отступлением от общей убогости выступала вешалка с дорогим плащом. Аскетом хозяин кабинета все же не был.
— А! Вот! — обрадованно воскликнул профессор и выложил на стол толстый и весьма потрепанный журнал. — Возможно, я все же смогу вам помочь…
Берлигер сдвинул рычажок выключателя, и раздался явственный электрический щелчок, но лампа не включилась. Загорелась она лишь после того, как профессор утопил соседнюю кнопку. Передвинув журнал в круг света, Берлигер принялся листать пожелтевшие страницы и медленно проговаривать имена.