— Вот! — обрадовался он минут через пять. — Питер Гард, тридцати трех лет. Холост, близких родственников нет. Поступил в лечебницу в апреле семьдесят восьмого.
Профессор остро глянул на меня, но имя мне ничего не говорило. Я записал его в блокнот, затем поднялся со стула и уточнил:
— С каким диагнозом он поступил?
— Шизофрения, — ответил профессор без малейшей заминки и, как мне показалось, соврал.
— Почему его держали в карцере?
Берлигер замялся. Лишь на миг, но и эта заминка от меня не укрылась.
— Склонность к членовредительству, — ответил профессор после этого, и вновь возникло ощущение, что он чего-то недоговаривает.
Сложно надавить на человека, когда за дверью караулят три бугая, а хвататься за пистолет я посчитал пока неразумным. Главное, что у меня появилась реальная зацепка.
Новый Вавилон — человеческий муравейник, отыскать человека в нем весьма непросто, но все мы оставляем следы. Я не мог прожить тридцать лет и три года и не попасть ни в один из государственных реестров.
Если только профессор попросту не выдумал имя, дабы отвязаться от незваного гостя. Исключать такой вероятности было никак нельзя. Берлигер совершенно точно не говорил всей правды, с ним стоило пообщаться в более располагающей к откровенности атмосфере. Например, в темной подворотне.
— Последний вопрос, профессор, — решил я пока больше не испытывать терпение хозяина кабинета, — у вас записан домашний адрес синьора Гарда?
— Нет.
— Откуда он к вам поступил?
— Здесь не указано. Удивительно, что я вообще хоть что-то нашел!
— Благодарю за содействие, — улыбнулся я напоследок, развернулся и зашагал к двери. Правую руку сунул в карман к пистолету. Лучше бы охранникам вести себя хорошо…
«Интересно, а почему профессор не поинтересовался, как удалось выйти на его след?» — мелькнуло в голове за миг до того, как я взялся за дверную ручку, и тут же меня пронзили миллионы электрических импульсов. Высвободиться не получилось, пальцы непроизвольно сжались и словно прикипели к меди; я затрясся, забился в судорогах, не в силах сдвинуться с места.
Больно не было. Боль растворилась во тьме. Все растворилось во тьме.
Просто раз — и погас свет.
Свет загорелся в голове. Вспыхнул и ослепил, не давая разглядеть происходившее вокруг. Я попытался зажмуриться, тут-то и обнаружил, что и без того лежу с закрытыми глазами.
Лежу. На спине. С закрытыми глазами. А в голове — ослепительные всполохи рукотворных молний.
Электричество!
Я дернулся и разлепил веки, но перевернуться на бок не получилось, а перед глазами все так и продолжало сверкать. Прошло никак не меньше пяти минут, прежде чем удалось хоть что-то разглядеть.
Подвал. Сводчатый потолок, неоштукатуренные кирпичные стены. Приоткрытая дверь, за ней — темнота.
Я лежал на каком-то столе или каталке. Лодыжки и запястья были зафиксированы железными обручами, грудь чуть ниже ключиц притягивал к доскам кожаный ремень. Не вывернуться.
Откуда-то со спины веяло теплом, я повернул голову в другую сторону и увидел раззявленную пасть топки с полыхавшим внутри огнем, полукруглое зарешеченное окошко под самым потолком и… собственную одежду на краю стола.
Я лежал голым, и этот факт меня нисколько не воодушевил.
Что за чертовщина здесь творится?!
Зачем понадобилось оглушать меня электротоком?!
Впрочем, сознание уже прояснилось, и я сразу понял зачем. Профессор Берлигер не собирался ставить под угрозу тайну своего исчезновения. Вопрос лишь в том, как он планирует поступить дальше…
Воображение нарисовало перспективы самые безрадостные, но сдаваться я не собирался и задергался, намереваясь высвободиться из пут. Тотчас откуда-то сзади вышел впустивший меня в клинику лысый санитар.
— Даже не думай! — грозно потребовал он.
Я перестал дергаться и расслабил мышцы.
— Вот и молодец! — расплылся в улыбке санитар и перетряхнул мою одежду. Из кармана вылетел блокнот с карандашами и перочинный ножик, но бугай не обратил на них никакого внимания и попытался натянуть на себя пиджак прямо поверх халата. Тот оказался ему катастрофически узок в плечах и затрещал по швам.
— Эй, ты что делаешь! — дернулся я, когда пиджак отправился в топку.