- По миледи тоскует, - сказал вдруг оборотень. Опустил морду на сложенные лапы да шумно вздохнул. Видать, и на него колдовство действует. - Бывало, поругаются они, леди дверью хлопнет, в своей комнате запрётся. А он у неё под окнами пристроится и играет... вот как сейчас. И четверти часа не пройдёт - она уже рядом сидит. Флейту заберёт, а милорд жену за плечи обнимет да в траву уложит...
- А где эта... миледи его? - спросила я небрежно.
Волк напрягся, понял - ляпнул лишнее. Глаза отвёл.
- Видно, там, куда ему хода нет. А то милорда здесь бы не было.
- И тебя бы бросил?
Фыркнул только:
- И без того уже дважды мою шкуру спасал. Куда уж больше?
Ага. Так я и думала: из них двоих вовсе не Серый - благодетель.
Дальше мы слушать стали.
Красный всадник на алом коне мимо проскакал - вечерняя заря занялась. А тут и музыкант играть прекратил. Буйну голову на грудь уронил. Палочка серебристая из пальцев выкатилась... точно, тоскует. Лицо несчастное, аж сердце разрывается.
- Брысь отсюда, - шикнула я на волка. Он в сторону прыснул, а я стоять осталась. Подойти боязно. Это мне! Бабе Яге!
Набралась духу-то. Он и не заметил, кажись. Только когда к волосам притронулась, головой дёрнул:
- Не надо, - сухо сказал, отстранённо. Аж зло меня взяло.
- Сиди, - говорю, - коли уж холоп ты мне, так терпи.
Мягкие пряди меж пальцев ровно шёлк струятся. Тёмные, будто каштан спелый. А иные серебром блестят. Не мальчик уж ты, за птицей-фениксом по тридевятым царствам мотаться. Остался бы здесь, перекати-поле. Со мной...
Головой из стороны в сторону покачал. Неужто вслух сказала? Или колдун темноглазый кроме сердца мне ещё и в голову вкрался?
- Взгляни на меня, - безропотно взгляд поднял. И смотрит спокойно.
- Неужто не красива я? - спросила, да чуть язык свой «железный» не прикусила. Точно ли видит меня? А не каргу с носом длинным, в грудь железную упирающимся, старуху горбатую с костяной ногой и безумным взглядом.
Серьёзно молвил, без издёвки:
- Красива, Лунная. Так красива - смотреть больно. А моя ненаглядная не богиней была. Человеком родилась. Век бы глаз от неё не отводил.
- Что ж отпустил свою зазнобу, Иван-царевич? - рядом я с ним присела, колени руками обхватила. - Или шкурку лягушачью в печь бросил?
Усмехнулся чужак, да уж больно горько.
- Царевичем батюшка мой был. А я просто дурак. Позволил ревности... я вспылил. Мы поссорились. И она... попала в беду. Из-за меня.
Чёрный всадник проскакал - ночь спускаться стала. Слуга мой рукой по челу провёл. Встал.
- Идём, госпожа моя. Утро вечера мудренее, сама же говорила.
Я не ответила. Только ладонью рядом с собой похлопала. Он ничего, обратно сел. Долго я молчала да думала.
- Кто она?
- О чём ты, Лунная?
- Та, кому ты на дуде своей играешь. О ком по ночам вздыхаешь. Да ладно бы, ночами только.
Отвернулся, не хочет отвечать. А потом как глянет! Точно стрелой перуновой взглядом насквозь прожёг.
- Она жизнь моя, - голос глухой и хриплый, будто и не его вовсе. - Без неё я мёртв. И нести могу только смерть.
У меня аж дыхание спёрло. Губы задрожали. Что ты со мной, брат, Навью меченый, делаешь?
- Расскажи.
Задумался колдун. Стебелёк сорвал, меж ладоней положил, да потёр. Стала травяная верёвочка виться. И слова, ровно верёвочка, одно на другое нанизываются:
- Тот, кто учил меня магии, не был человеком. Он был мудр и, пожалуй, добр ко мне. Но очень холоден. Я был одинок. А ещё молод и глуп...
Слишком сильно ладони дёрнулись. Оборвалась ниточка. Опустив голову, чужак сидит. Смотрит себе на руки. А видит прошлое.
Новый стебелёк я сама сорвала. Колдуну протянула. Взял.
- Мой учитель прогнал меня однажды. Из-за неё. Из-за своей дочери. Мне казалось - это конец. - Следующий стебель я не глядя взяла. Надо же, с цветком оказался. - По её милости единственный, кем я восхищался, отказался от меня. Я хотел её возненавидеть. Но не смог. - Бросил колдун свою верёвочку, одуванчик взял, нежно пальцем погладил. - Только она придавала всему смысл. Только с ней я чувствовал, что живу, а не растворяюсь в магии без остатка, лишь бы сбежать от себя самого и своего могущества. Она была рядом - и это делало меня храбрецом, мужчиной... человеком. А без неё... какой во мне прок? Я тень. Чёрная, пугающая... бессмысленная.
Сама не заметила, как говорить начала.
- Жила-была когда-то красавица Ясуня. А мужем её был дух реки Дон. Славно они жили, совет да любовь, как у нас говорят. Ясуня дочку родила - русалку Рось. А только однажды... погиб Дон. Света белого не взвидела Ясуня Святогоровна. В Навье царство за мужем отправиться хотела. Да не пустил её царь Кащей. Младший он из троих Чернобоговичей, а Горын с Вием его боятся. Нет в мире колдуна сильнее, чародея хитрее. Все, кто в Навь ушёл, его воле покорны, из любого живого в одночасье он душу исторгнуть может. Бессмертным зовут его люди, ибо господин он над смертью. Так и осталась Ясуня у порога Навьего царства. Уже не здесь, но ещё и не там. Привратницей стала. Вот только рубежи и грани на душах вблизи них живущих рубцы оставляют. - Слушатель мой вздрогнул, взгляд отвёл. Да, вижу, понял о чём я. - Долго ли, коротко ли, а обернулась красуня-Ясуня Бурей-Ягой, костяной ногой. Дочерью Вию Чернобоговичу снова в мир вернулась. Мало в ней жизни осталось, хоть и отдаривала её смерть-Морена душами усопших, старый должок отдавая. Да теперь и сама Морена уж не та...