– Некогда. Поел уже.
И уйдет. Уже ушел – стукнула дверь его кабинета. Теперь будет творить часа три-четыре, потом выйдет в общую просторную гостиную: на стенах несколько картин, на полках дорогие фолианты. Никаких дешевых сувениров и безделушек. Все изысканно и со вкусом. Если обнаружит там жену, спросит, как прошел день. Впрочем, ответ слушать не станет. А она и отвечать не будет. Примется смотреть телевизор, точнее, в телевизор, постоянно щелкая пультом, не пытаясь остановиться. Он не заметит. Изучит прессу, ругая курс евро и политику властей, вежливо пожелает жене спокойной ночи, прикоснется сухими губами к ее лбу и пойдет спать. Так всегда бывает, когда Валерки нет дома. А сегодня его нет – ночует у приятеля. Значит, у Натки в перспективе мельканье каналов и механический прощальный поцелуй в лоб (как будто она уже в гробу, ей-богу!).
Натка посмотрела на часы и заторопилась в прихожую. Времени было достаточно, чтобы выучить урок. Тем более что магазин буквально на углу. Натка каждый день проходит мимо, разглядывая витрины, но внутрь зайти не решается. А сейчас почти побежала, будто могла опоздать.
Две молоденькие продавщицы, громко о чем-то стрекотавшие возле кассы, дружно обернулись на появление покупательницы и так же дружно набросились на нее с вопросами, смысл которых она, конечно, не понимала, но по тем эмоциональным жестам, которыми девушки сопровождали свою болтовню, показывая на вешалки с одеждой, догадалась, что ей рекламируют буквально весь ассортимент магазина. Какое-то время Натка вертела головой и глупо улыбалась, но потом взяла себя в руки и выдала на еле слышном и наверняка ужасно корявом испанском:
– Мне нужны носки.
– Что? – переспросила одна из девушек. Вторая даже этого делать не стала, тут же отошла к кассе и принялась заинтересованно разглядывать манекен. Конечно, он был во сто крат интереснее Натки, которая сникла, но все же повторила упрямо:
– Носки.
– De que color?[2] – спросила вторая продавщица, продолжая излучать любезность.
О! Color – это было знакомое слово. В конце концов, не зря Натка так старательно зазубривала фразу, в которой оно встречалось. Она улыбнулась и с облегчением произнесла:
– Negro. Le gusta el color negro[3].
– La talla?[4] – загадочно улыбнулась девушка.
«Господи! При чем здесь талия?!» Натка бесшумно, как рыба, хлопала губами.
– Cuarenta, cuarentayuno?[5]
– No, – зачем-то ответила Натка, совершенно ничего не понимая, но продавец, ничуть не смущаясь, продолжала атаковать:
– Cuarentaydos?
«Сорок два», – поняла Натка. Сорок вторым был номер их дома, а адрес она вызубрила уже на следующий день после приезда. Боялась потеряться и не найтись. Интересно, кто-нибудь бы заметил пропажу? «Значит, сорок два. Это они о размере, что ли? Да, наверное. Сорок второй вполне подойдет. А что там было до этого? Сорок? Сорок один? О! Так я могу еще и рубашку купить. Скажу теперь, что ворот сорок первый. А как будет ворот? Неважно. Покажу на шею».
Из магазина Натка вышла через час, обвешанная пакетами и с чемоданом хорошего настроения. Она купила кучу нужного и ненужного барахла. Но главным было то, что в голове прочно держались названия цветов, предметов одежды и нескольких частей тела. Да, ну и, конечно, цифры. Куда же без них?
Дома Натка нарочито громко хлопнула дверью. Подействовало. Муж спустился из кабинета и вместо того чтобы отчитать ее («Он же работает!»), удивленно развел руками. Чему именно он изумлялся, Наткиному неожиданно обнаруженному отсутствию или количеству покупок, она не разобрала, сказала только:
– Я купила тебе носки.
– Носки? – переспросил Андрей, озадаченно взглянув на нее поверх очков. Наверное, на самом деле хотел спросить: «Мне?», но сдержался. – Ну-ну, – он отвернулся и двинулся обратно по лестнице.
– Черные. Как ты любишь.
– Спасибо, – он продолжал свое восхождение.
– Самые лучшие. Я попросила самые лучшие.
Он замер посередине лестницы, затем снова обернулся к жене:
– Ты? Ты попросила?
– Да, – Натка порылась в пакетах и выудила пару носков. – Сам посмотри. Los mejores.
– Поздравляю, – произнес Андрей и, как показалось Натке, даже чуть улыбнулся уголками губ. Да. Кажется, да. Разве что чуть-чуть, конечно. И только одними уголками. Но все-таки улыбнулся. И тут же заторопился, заважничал, заизвинялся.