Натка быстро проехала через Жирону и вырулила на набережную. Она остановила машину, спустилась к пляжу, сняла босоножки, осторожно ступила на теплый песок, пропуская его между пальцами ног, будто пробуя на вкус. Потом пошла нерешительно, медленно, спокойно, а затем все быстрее, быстрее, энергичнее и мощнее. И вот она уже бежала к морю, а добежав, упала у кромки воды, зачерпнула руками холодную соленую воду, обрызгала щеки, волосы, шею и растянулась на песке, подставив лицо горячему солнцу. Впервые за долгое время Натка почувствовала, что его лучи греют не только тело, но и душу.
Урок № 4
Когда она вернулась домой (в помятом, испачканном платье, с довольной улыбкой на лице), Андрея уже не было.
«Смылся по делу или на всякий случай», – подумала Натка, взглядом исследуя пустой кабинет мужа. «Скорее всего, сбежал от греха подальше». Андрей всегда так делал: предпочитал не выяснять отношений и прятаться от проблем, замалчивать, а не решать. Любой психолог скажет, что это неправильно, но ведь Андрей умнее всех психологов, вместе взятых. Он вообще умнее всех. Конечно, человек, пробившийся сам к вершинам своей профессии, вправе считать себя умнее других. В данном случае, Натка уверена, умнее других архитекторов. Но Андрей почему-то лучше врачей знает, как правильно лечить грипп, лучше охотников понимает, как приманить зверя (сам он ни разу не был на охоте), лучше сантехников разбирается в устройстве посудомоечной машины (он ее, конечно, подключил после недельной возни и Наткиного внушительного молчания), лучше повара умеет готовить крем-брюле (сахар пережжен, в ванили комочки). Натка мужем гордится. Он очень эрудирован, образован и практически всегда с энтузиазмом делится своими знаниями. А еще заносчив, самовлюблен и упрям. Раньше Натке даже нравились эти качества. Мужчина должен уметь настаивать на своем и проявлять характер. А теперь ее такое поведение раздражает. Нет, неверно! Оно ее просто бесит! Мужчина должен быть решителен, но спокоен, тверд, но мягок, уперт, но не упрям. И, конечно же, он просто обязан быть влюблен, только не в самого себя и даже не в свою обожаемую работу, а в живущую рядом женщину. Хотя бы на том основании, что без женщины мужчина перестает быть мужчиной. А если хочешь быть им, люби, преклоняйся, цени, общайся, делай комплименты, да просто разговаривай, в конце концов.
Раньше у них как-то находились темы для общения. Обсуждали художников, теорию Дарвина, гений Циолковского и повадки дельфинов. Вместе запоем читали книги и смотрели фильмы, спорили о том, что творится в голове Аллена и Альмодовара, вдвоем чертили Андрюхины проекты. Вернее, чертил он, а Натка высказывала мнение. Чаще восхищалась, но случалась и критика. Критика, которую он с трудом терпел, но, бывало, и принимал, признавал правоту Наткиных суждений, называл жену своим гениальным советчиком, своей музой, своей спасительницей. Говорил, что не построил бы без нее ни одного оригинального здания, чертил бы скучные коробки с малогабаритными квартирками и, скорее всего, чувствовал себя абсолютно реализованным. А с ней хотелось добиться большего, стать непохожим на других.
Он добился. Он стал. А все остальное, то, что двигало и вдохновляло, вдруг куда-то ушло. Натка и не заметила, когда у них иссякли темы для бесед. Она не знала, почему они перестали обсуждать политику, искусство или хотя бы новый просмотренный фильм. Нет, пожалуй, про фильм знала: они просто очень давно не смотрели вместе кино. У него работа, у нее дети, а вечером доползти бы до кровати. А там дежурный поцелуй куда-то в угол глаза, быстрое «Спокойной ночи» (не дай бог, что-то еще придет в голову), и скорее, скорее в объятия Морфея. Конечно, они обменивались информацией. Все, как должно быть в приличной семье: здоровье и успеваемость детей, свежий анекдот и новости из жизни друзей. Вот только проекты свои Андрей показывать жене перестал, а она перестала спрашивать у него, какое платье надеть на завтрашние переговоры. Раньше всегда говорил:
– Надень зеленое – подчеркнет и глаза, и фигуру.
Или:
– Темно-синее и туфли еще в тон, замшевые на шпильке.
– Андрюш, на переговоры на шпильке?
– Арабы тебе будут только благодарны, подпишут контракт, не моргнув глазом.
А вот еще:
– Надевай красное. Случай подходящий.
– В красном как-то вызывающе.
– У тебя же вечернее мероприятие. Для ужина в ресторане самое то.
Вот так было раньше. А потом он стал отмахиваться от жены, как от назойливой мухи. Говорил, что ей все идет, что у нее прекрасный вкус, и вообще просил не беспокоить «всякой ерундой». И как это Наткина жизнь превратилась в ерунду? Хотя во что бы она ни превратилась, Андрей принимал в ней хоть какое-то участие, хоть чем-то интересовался, хотя бы о чем-то разговаривал. А в Испании замолчал окончательно. Словно счел свою миссию выполненной. «Вот, дорогая. Привез тебя к морю, поселил в шикарном доме. Живи хорошо и, пожалуйста, оставь меня в покое. Да, ну и радуйся, конечно. Непременно радуйся. А почему бы тебе не радоваться при таких замечательных условиях? Дети почти выросли, муж как бы есть, но ничем не мешает. Красота! Я думаю, ты должна прекрасно себя чувствовать».
Да уж. Прекраснее не бывает. Когда с тобой молчат, лучше просто некуда. А когда от назревшего разговора убегают, как от прокаженного, то это должно веселить и окрылять почище любого водевиля. Все так. Только петь и плясать Натке почему-то не хочется. Она была бы не против узнать, где муж провел прошлую ночь и почему не позвонил. Да! И еще! Куда, интересно знать, он уехал в субботу днем, даже не предупредив для порядка о том, что «срочная работа не терпит отлагательств»?
«Трусит», – решила Натка. Всегда и во всем правый, уверенный в себе и самовлюбленный мужчина оказался на поверку наибанальнейшим трусом, испугавшимся осуждающих взглядов и вопросов собственной «никчемной» жены. «Ничего, дорогой. Рано или поздно тебе придется с ними столкнуться».
Неожиданно Натке стало весело. Она почувствовала себя хозяйкой положения, от воли которой теперь зависит многое. Натка скинула с себя грязную одежду, приняла душ, выжала в красивый большой стакан гранатового сока (гранаты из собственного сада – еще один плюс всезнайке Андрею) и вместе со стаканом, рискуя облить красными каплями белоснежный диван в гостиной, исполнила несколько па. Все это время она безостановочно напевала строчку из новомодного дуэта Рианны и Эминема. Пела, конечно, женскую партию.
– I love the way you lie [11], – тихонько мурлыкала.
– I love the way you lie, – выводила красивым грудным голосом.
– I love the way you lie, – орала что есть мочи и кружилась так, что пара капель сока все же оставила отметины на бежевом ковре.
Песнопения прервал звонок телефона. Паола рвала и метала, говорила, что у Натки зашли шарики за ролики. Она так и произнесла: «Щарики за рьйолики», чем вызвала у подруги новый приступ безудержного веселья. Спохватившись, Натка попросила Паолу простить ее за безответственное поведение и, конечно, пообещала исправиться, а главное, непременно рассказать о причинах своего безрассудства. «Но это как-нибудь потом, потом, потом». А сейчас у нее есть и силы, и время, и (ура!) желание для выполнения очередного задания. Кажется, Натка вошла во вкус.
Очередные переведенные фразы заставили ее задуматься:
Вы устали. Отдохните.
И никаких объяснений. Как это понимать? Поехать на пляж и завязать знакомство с кем-нибудь из загорающих или с официантом прибрежной кафешки? Или наведаться в музыкальный магазин и попытаться объяснить продавцу, что она без ума от Анны Герман? Вероятно, он знает, кто это такая, и даже отыщет на полках запылившийся диск. А может, сходить в кино? Точно. Вот взять и пойти в кино, попробовать понять если не текст, то хотя бы сюжет. Ведь говорят же, что через какое-то время начинаешь понимать дикторов телевидения. Так. Стоп. Телевидение. Вот оно – спасение. Уж очень не хочется снова одеваться, приводить себя в порядок и уезжать из дома. Куда лучше свернуться калачиком на диване. Да здравствуют голые ноги, неуложенные волосы и старый халат! К тому же это верный шанс не пропустить возвращения Андрея. А если пойти в кино, то есть риск потом обнаружить его дома спящим и снова не получить никаких объяснений.