– Мам! – раздался из глубины дома крик Валерки, который благоразумно решил не принимать участия в сомнительной беседе на пороге. – Теннис!
– Повезло тебе, – объявила Натка Андрею. Она забрала у него букет и отступила в прихожую, примирительно предложив: – Заползай.
Предложить предложила, но за тщетными попытками мужа преодолеть расстояние в двадцать сантиметров устала наблюдать через двадцать же секунд. Еще через пять минут она, умывшись и переодевшись, спустилась в гараж. Валерка уже ждал, устроившись на переднем сиденье. На заднем разместились ракетка и стопка учебников. После тренировки сын отправится к приятелю готовить какой-то школьный проект. Не ребенок, а золото. Натка выехала из гаража и, выруливая на улицу, успела заметить, что входная дверь дома закрыта. «Заполз», – подумала она и расстроилась, осознав, что мысль эта доставила ей облегчение.
Натка притормозила на светофоре. Соседская такса обнюхивала маленькую пальму, торчавшую на тротуаре. На детской площадке громко галдели малыши, а их мамаши делали то же самое, утроив звук. Валерка спокойно сидел рядом и ритмично дергал головой в такт музыке, звучавшей в его наушниках. Булочник стоял возле двери в свою лавочку, энергично размахивал руками и призывно кричал:
– ¡Señores y señoras, bienvenidos al mondo de pan! [9]
Было самое заурядное утро. С той только разницей, что Наткин муж впервые в жизни напился, а она в первый раз поняла булочника. Хлеб ей неоднократно предлагали официанты на вчерашнем банкете, а один из подвыпивших гостей произносил тост «за мир во всем мире и в вашей квартире» так долго, что не разобраться в смысле его речей не смог бы только форменный болван, к коим Натка себя, естественно, не относила.
Она засмеялась.
– Ты чего? – Валерка не услышал, просто увидел улыбку на лице матери. Сдвинул один наушник, посмотрел удивленно.
– Так просто. – Натка поехала дальше.
– Это из-за папы, да?
– Ага. Из-за него. – «В конце концов, на дне рождения с миром и хлебом я оказалась благодаря этому алкашу. Не будем придираться. Где надо, отблагодарим и такого. С меня не убудет».
Вернувшись домой через полчаса, Натка обнаружила, что с благодарностями придется повременить. Андрей крепко и безмятежно спал, растянувшись прямо в холле. Подушкой ему служили Валеркины кеды, покрывалом Наткин плащ.
– Идиот! – прошептала Натка, глядя на мужа, и поморщилась: голос звучал слишком ласково.
Она аккуратно обошла храпящее тело и поднялась в свой кабинет. Быстро прочитала предложение, притулившись на краешке стула. Огорчилась, поняв, что потребуется перевод. Перевела, правда, значительно быстрее, чем раньше. То ли уже появилось чувство языка, то ли просто повезло. Задание было еще хлеще предыдущих:
Пациенту гораздо лучше, но он по-прежнему в больнице. Навестите его.
Натка растерянно смотрела на текст. И кого ей навещать? Сходить в дом престарелых, справиться о здоровье какой-нибудь одинокой бабушки? Или действительно заявиться в ближайшую больницу и накормить фруктами самого несчастного? Хорошенькое дело! Так и самой можно в больницу угодить. В психиатрическое отделение. Вряд ли ее поведение оценят как адекватное. И когда, интересно, доброта стала ближайшей родственницей сумасшествия? Она вздохнула и позвонила Паоле, спросила, не лежит ли кто из ее знакомых или родственников в больнице, сказала, что может их навестить.
– Ты мать Тереза?
– Нет, просто отличница.
– Очередное задание? – догадалась Паола и перешла на тон Джеймса Бонда: – Крошка, ты можешь на меня положиться. Моя кузина Бибьянка не далее как вчера родила прелестную малютку, и они обе (и мама, и дочка) будут безмерно рады видеть любого, кто захочет поздравить их с этим приятным событием. В общем, я жду там тебя через час. Госпиталь Сан-Хуан. Приезжай.
Натка входила в больничный вестибюль уже через пятьдесят минут. Во-первых, ей не терпелось выполнить задание, а во-вторых, хотелось поскорее выскочить из дома, пока не проснулся муж и не наступила необходимость выяснять отношения. Она подошла к окошку администратора и спросила довольно уверенно для человека, который только третьи сутки серьезно занимается языком:
– В какой палате я могу найти сеньору Бибьянку?
– Фамилия?
– Рамирес, – назвала Натка фамилию Паолы, надеясь на удачу, но ей не повезло. Администратор покачала головой и что-то быстро затараторила, разводя руками. Натка догадалась: сеньоры с такой фамилией в госпитале не было.
– Бибьянка, – повторила она и смущенно улыбнулась.
Администратор осуждающе посмотрела на Натку и, испустив вздох, означающий: «Что с вас убогих взять», спросила:
– Отделение?
– У нее есть дочь, – произнесла Натка. Сообщение о том, что у нее есть дочь, ну и сын, конечно, она выучила специально для вчерашнего праздника.
Администратор оторвала взгляд от компьютера, в котором изучала списки пациентов, и воззрилась на Натку. Ее удивление не предвещало ничего хорошего. «Повяжут, точно повяжут, – решила Натка, но все же предприняла очередную попытку добиться понимания.
– Дочь, – повторила она. – Новая.
– Nueva? – удивилась молоденькая испанка и испуганно прошептала: – Y donde esta la vieja?
Натка попросила жестом подождать и велела мобильному Интернету перевести непонятную фразу. Через несколько секунд экран сообщил: «А где же старая?» Натка замахала руками.
– No! No! – «Господи! Как объяснить-то? Вечно в этих больницах ничего не хотят понимать!»
Она отошла от окошка и присела на скамью, чтобы выудить из телефона слова, которыми можно достучаться до непонятливой администраторши. Натка бы непременно отыскала их, если бы дала хоть какое-то задание «переводчику», но она не нажимала кнопок, а просто смотрела на экран, смотрела и вспоминала.
Той осенью – пятнадцать лет назад – в Москве было холодно. Конечно, ничего удивительного. Осень на то и осень, чтобы люди мерзли, шмыгали носами и жаловались. На улице серо, сыро и слякотно, в домах промозгло, на душе погано. Натка никогда не причисляла себя к людям, на которых погода оказывает значительное влияние. Она могла плакать под палящим солнцем и смеяться под проливным дождем, но тогда думалось, что осеннее небо всеми своими тусклыми полутонами точно отражает ее настроение. А настроение было… В общем-то, его просто не было. А откуда взяться, если лежишь третью неделю в больнице, чувствуешь себя хуже некуда и не имеешь ни малейшего представления о том, когда же это закончится. Муж на работе, ребенок на полуфабрикатах, мама на седьмом небе от счастья, потому что у ее младшей дочери – Аленки (Наткиной сестры) – месяц назад родилась девочка. «Такая славненькая. Аккуратненькая! Ты просто не представляешь». – «Конечно, не представляю» – думала Натка, глядя в больничное окно. – У меня ведь нет Ниночки. Я ничего не знаю о детях. Тем более об Аленкиной малышке. А как я могу что-то знать, если торчу на казенных харчах уже двадцать дней? Нет, мне, конечно, звонят. И даже, наверное, беспокоятся. Подбадривают, как могут: «Все будет хорошо. Не унывай!» И про анализы спрашивают, и про температуру, но потом все равно умиляются: «А Аленкина Маруська ну до чего хороша! Такая куколка! Такое загляденье! Такая красавица!» Будто бы Ниночка урод или вот эта, другая кроха, которая борется за жизнь в ее, Наткином, животе. Ну когда же, когда все закончится?»
Потом Натка буквально извела себя, поедом съела за эти слова. Потому что все действительно закончилось. Два месяца борьбы, а итог – лужа крови, суета медперсонала, капельница, наркоз и сочувствующие глаза склонившегося над Наткой врача.
Андрей, конечно, тоже переживал. Но как-то недолго, неглубоко, непонятно для Натки. Через пару недель и вовсе сказал: «Ну было и было. Перешагнули и живем дальше. Некогда слезы лить». Ему действительно было некогда, а Натке хотелось искать и находить время для очередной порции рыданий. При дочери, конечно, держалась. Незачем ее волновать. Но без Ниночки позволяла себе расслабиться, сдавалась в плен грустным мыслям и с наслаждением плакала. Ей было хорошо. А мама возмущалась. Звонила и строго спрашивала: