Татьяна Устинова
Всегда говори «всегда»
Под утро ей опять приснился тот же самый сон.
Этот сон мучил ее, и, ложась спать, она заранее боялась и ждала его. Он повторялся, но в разных вариациях, и в них была некая иезуитская изощренность – в том, что вроде бы все то же самое, но всегда с какими-то новыми деталями.
Она боялась этих деталей и в то же время упивалась ими, как будто в них было предчувствие судьбы, и она страшилась и хотела заглянуть за занавес – вдруг там показывают то, что еще только когда-нибудь будет?..
И как пережить, если это будет на самом деле?
Сны были фотографические, четкие.
Впрочем, она и видела фотографии. Множество фотографий. Все они – яркие, радостные, чудесные. На них – счастливая семья, «семейная хроника».
Она сама, и дети, и Стас, и что-то такое веселое, пикник или, может, день рождения. Новогодняя елка с горой подарков под ней.
Стас в маске волка, смешной такой и совсем не страшный, милый, домашний, прирученный волк. И она в маске, только не знает в какой, посмотреться бы в зеркало, но его, как назло, нет! И она все ищет глазами зеркало, чтобы взглянуть, понять, кто же она, – и не находит.
А потом весна, зеленеющие деревья, речка под горой, дети в ярких куртках бегут по берегу. Бабка в платочке на крохотной железнодорожной станции, «весенняя» толпа пассажиров с корзинами и саженцами, обмотанными тряпками и пакетами.
Откуда взялась эта бабка? Может, она видела ее давным-давно, когда со Стасом на дачу ездили?..
Потом она смотрит детские рисунки, это уже дома или в большой светлой студии. Там почти нет мебели, зато много окон и широкого простора. Рисунки радостные, спокойные и совершенно разные – цветы, непонятные звери, кляксы. А вот на рисунках осень, желтые листья, синее небо.
Даже во сне она знает, что сейчас все закончится. Она знает и тянет и тянет время, боясь повернуться, потому что за спиной всегда оказывается одно и то же.
Огромное пустое помещение, и она в нем одна. Больше ничего и никого нет, только огромное пыльное зеркало на стене. Ее тянет к нему как магнитом, она не хочет идти, но все-таки идет, какая-то сила словно тащит ее. Она не хочет смотреть, но как преступник, которого тянет увидеть жертву, все-таки поднимает голову и вглядывается в мутное изображение.
И как только она начинает различать свое лицо, зеркало вдруг трескается, и осколки с грохотом сыплются на пол, ей под ноги!..
Всхлипнув, Ольга резко села в постели.
В голове как будто остались осколки стекла, было остро, колко и страшно, и слезы, которые она вытирала кулаками, тоже казались ей стеклянными.
Да нет. Самые обыкновенные слезы. Она постепенно приходила в себя, и дыхание успокаивалось. И проклятые осколки перестали колоть.
Утро, кажется, раннее. Будильник еще не звонил, точно. И, похоже, она разбудила Стаса. А ему бы надо поспать!..
Он заворочался рядом, и она тихонько пошептала ему на ушко, как маленькому:
– Чш-ш…
– Оль, ты чего?.. Утро, что ли?
– Ты спи пока.
Ей хотелось его поцеловать, такого сонного и такого родного, и она поцеловала, коснувшись губами, легко-легко.
– Сколько там?
– Только полвосьмого.
Стас зевнул и потянулся.
– И чего тебе не спится?..
– Да опять приснилась ерунда какая-то…
Ему не хотелось вникать в «ерунду», которая ей приснилась. Ему хотелось еще поспать, ну хоть десять минут – он вообще был соня, рано вставать не любил и не мог, и для него всегда важны были эти утренние десять минут.
И Ольга об этом знала. Недаром они прожили вместе столько лет.
Он еще повозился под одеялом и сказал с добродушным неудовольствием, уже почти проваливаясь в сладкое марево:
– Сама не спишь и мне не даешь…
Ольга потрясла головой, прогоняя остатки дурацкого сна, и озабоченно посмотрела на будильник. Хочешь не хочешь, а надо вставать, валяться больше нельзя!
Сейчас навалится день, разгонится и покатится – день как день, ничего особенного, вчера был такой же, и завтра, бог даст, будет не хуже.
Маленькой в книжке про Ходжу Насреддина Ольга читала, что в размеренной, привычной и уютной жизни каждый день бесконечно долог, но, складываясь в годы, месяцы и недели, время мчится с непостижимой быстротой – оглянешься назад, и захватывает дух!.. Казалось бы, всего ничего, а целая вечность уже прошла.
Казалось бы – поженились только вчера, свадьбу сыграли!..
Вот именно «сыграли», а не «отпраздновали» и не «отметили»! Все было «по правилам», так, как надо, как «полагается».
Поначалу Ольга пыталась протестовать против аккордеона, тети Клавы и дяди Петра, а также против каравая на рушнике, дальних родственников из деревни, которых жених с невестой в глаза никогда не видали, против трех бутылей мутного самогона, которыми очень гордился будущий свекор, утверждая, что содержимое бутылей гораздо лучше магазинной водки.
– Да ты глянь, глянь, – говорил он Ольге и толкал ее в бок заговорщицки. – Чист, как слеза младенца! Никакой сивухи! Хоть генералов угощай!..
Будущий свекор всю жизнь прослужил водителем у разнообразных «больших начальников» и в генералах, по всей видимости, разбирался хорошо.
Ольге наплевать было на генералов, на свекра с его самогонным энтузиазмом, на свекровь, которая поджимала губы и говорила соседкам, что еще неизвестно, что выйдет из снохи. Странная какая-то, восторженная, рисованию училась, хотя чего ему учиться, рисованию этому, только деньги переводить!.. Самое главное, самое важное – у нее, Ольги, есть Стас и ее необыкновенная, огромная любовь к нему, какой, конечно же, ни у кого никогда не было и не будет!
Стас, высоченный, широкоплечий, сильный, хватал ее под коленки, сажал на плечо и носил – просто так, от радости жизни, от того, что она казалась ему маленькой и легкой, как пушинка!.. А она держалась за его шею, болтала ногами и замирала – от высоты, от счастья, от любви, от предчувствия еще бóльших, необыкновенных радостей.
Потом они целовались за смородиной на свекровиных «шести сотках», куда Ольга приезжала на «смотрины». Все соседи должны были оценить невесту. Стас считался завидным женихом – работящий, непьющий, предприимчивый, да и семья на ногах стоит крепко, деньжонки водятся, дачка достраивается, машина «Волга», ухоженная, чистенькая, не развалюха какая-нибудь, как у некоторых!..
Ольга изо всех сил старалась понравиться будущим родственникам – посмотрите, какая хорошая хозяйка, все у нее в руках горит, за что ни возьмется, все моментально сделает, и хорошо сделает, красиво!.. Она даже морковку полола как-то так, что грядочка после прополки как будто улыбалась благодарно, а всем на свете известно, что нет ничего хуже, чем полоть морковь, отмахиваясь от комаров и разгребая руками тоненькие веточки слабой зеленой ботвы!.. Веточки тут же начинают валиться во все стороны, и вид получается неряшливый, неопрятный, как будто волосы на голове выдрали клоками!..
Еще Ольга изо всех сил старалась понравиться друзьям и их женам – Стас женился одним из последних. Они приняли ее сразу, кроме, пожалуй, закадычного друга Митяя, с которым Стас когда-то служил в армии. Тот все чего-то фыркал, мотал лобастой башкой, косился и однажды даже сказал Стасу, что Ольга ему «не пара». Стас отмахнулся, а Ольга обиделась, но ненадолго. Она вообще не умела и не любила сердиться подолгу, всерьез. Умудренные опытом семейной жизни девицы, жены, говорили немного ревниво, что надо еще посмотреть, что будет через годок-другой. Поначалу-то все целуются, как бы потом драться не начали, всякое бывает. Жизнь штука такая, в ней не закажешь!..
Но Ольга точно знала, что драться они не будут, ни за что и никогда! Недаром в детстве ее учили рисованию. Картинки, нарисованные в голове, были так прекрасны, так заманчивы и так отчетливы, что она не сомневалась – все сбудется, и именно так, как она нарисовала!
Вот счастливый малыш сидит на загорелых папиных плечах, большие мужские руки уверенно держат пухлые детские ножки.