— Что он за человек, Федор Врабий?
— Знаем одно: недавно вернулся из заключения.
— Ну, спасибо, товарищи…
На другой день он вызвал Федора Врабия в Унгены. Федор вошел в кабинет, поеживаясь от холода. Поводил широкими, сильными плечами. Сел за стол. Сжал в крупные кулаки узловатые, загрубевшие от работы ладони.
Из-подо лба на Михайлова, не мигая, смотрели ничего не выражавшие глаза.
«Интересно, надолго ли хватит у него сил защищаться?» — подумал Михайлов.
— Фамилия?..
Федор отвечал, тупо глядя на стол, за которым сидел. Михайлов заносил его слова в протокол. Оба понимали, что это все — лишь вступление. Главный разговор — впереди.
Неожиданно Федор, подняв на Михайлова глаза, сказал:
— Капитан, давай уж сразу о подсолнечнике.
Почему он заговорил об этом первый?
— О подсолнечнике? О тех двенадцати мешках из Гирчешт?
— Конечно, о них…
Все было просто: приехали ночью, погрузили мешки на арбу. Справились быстро — вчетвером.
— А сторож?
— Он стоял рядом. Следил, чтобы нас никто не увидел. Мы ему обещали долю.
Михайлов вспомнил маленькое, сморщенное лицо сторожа. Однако мысли тут же вернулись к Федору.
— Почему вы все это рассказываете? Я ведь пока не спрашивал…
— Спросили б…
«А ты не так прост, как мне показалось», — подумал Михайлов.
— Дети есть?
Врабий втянул голову в плечи.
— Семеро…
Для Михайлова дело в основном было закончено. Он уже прикидывал, во что обойдутся двенадцать мешков подсолнечника Врабию и тем троим, что еще не привлечены к следствию.
Оставалось выяснить детали.
— Куда спрятали подсолнечник?
— Высыпали в реку. Все двенадцать мешков.
На другой день Михайлов с инспектором ОУР побывали на том месте у реки, что указал Федор. Никаких следов там обнаружить не удалось. Федор, однако, твердо стоял на своем: высыпали в реку. Так же показали и остальные, причастные к делу.
Обыски в домах арестованных и их родственников ни к чему не привели — украденное исчезло бесследно… «Но… — думал капитан, — хоть одно-то семечко должно остаться на берегу реки!»
Когда Михайлов уже собрался еще раз съездить к реке, Федор вдруг сказал:
— Хотите, товарищ капитан, покажу, где спрятан подсолнечник?
Был воскресный день. С утра шел дождь. Наступала та пора осени, когда северные ветры срывают с деревьев последние красные листья, а немощеные дороги становятся доступными только вездеходам да гусеничным тракторам.
Михайлов с тревогой посматривал на горизонт — как бы не забуксовать. Предстояло преодолеть семьдесят километров, а из-за горизонта все ползли низкие, тяжелые тучи.
Федор кутался в потертую, залатанную фуфайку. Михайлов думал. В конце концов поведение Врабия на следствии — при всей своей необычности — не лишено здравого смысла. Федор, видимо, просто умнее и опытнее других преступников. Он как-то быстро понял, что говорить неправду — зря терять время. А так — у него есть даже смягчающие вину обстоятельства (помог следствию), да и, черт возьми, сам Михайлов стал чувствовать к нему некоторую симпатию.
— Как полагаешь, сердятся на тебя дружки?
Врабий ответил не сразу. Видно было: даже думать об этом ему нелегко.
— Наверное, думают, что мы могли бы выкрутиться.
— А ты?
— Думаю, нет, не могли…
В это время случилось то, чего больше всего боялся Михайлов: машина забуксовала. Толкали ее, носили под колеса траву — все было тщетно.
По-прежнему лил дождь. До села оставалось километров пятнадцать.
— Пошли, Федор…
Через несколько минут им стало тепло. Всю дорогу не разговаривали. Только однажды Федор спросил:
— Сколько мне дадут, капитан?
— Суд решит…
— Подсолнечник у сестры, но зайдем сначала ко мне, — капитан вдруг заметил в глазах Федора холодный, жесткий блеск.
«Что-то новое в нем. Запугивает меня, что ли?»
— Веди к сестре. К вечеру должны управиться.
Федор вдруг насупился.
— Человек ты или нет, капитан?
Он остановился. Сапоги до голенища обросли грязью. Ветер трепал оторвавшуюся на спине заплату.
Капитан вспомнил узловатые, крепкие рабочие руки Федора. Сказал раздраженно, грубо:
— И нужен был тебе этот подсолнечник…
Федор глянул из-под бровей:
— Каяться не буду. Просить прощения — тоже…
Нет, было в нем нечто достойное снисхождения!