…После окончания Кишиневской школы милиции Алексей Попов был направлен на скромную должность — инспектором уголовного розыска в райотдел милиции. Начальник еще вводил его в круг обязанностей (потому что «школа — это, конечно, очень хорошо, нам грамотные люди во́ как нужны, но учеба учебой, а работа есть работа!»), как вдруг позвонили из с. Гаивка. Ночью на полевом току совершена кража, похищена колхозная пшеница.
— Ну, вот вам и работенка для начала, — усмехнулся начальник. — Поезжайте. Учтите, в деревне все и вся на виду, там концы спрятать трудно. Так что многое зависит от умения найти общий язык с людьми…
Осень. Грязь непролазная. Добирался до села верхом. Участковый зазвал к себе, усадил за стол. Сельских всех так знает, словно бы по году в каждой семье хлеб-соль водил. О деле сразу говорить не стал и Попову не дал, перебил, спросил, когда из школы, по нраву ли новая работа. Словно и кражи никакой не бывало, а встретились так, по старой дружбе, что ли. Перехватив нетерпеливый взгляд Алексея, прикрыл глаза рукой, тихо сказал:
— Тут тебе, милок, не соревнования по боксу — село. Деревня, понял? Поспешишь — людей насмешишь…
И столько во всем его облике, в манере выражаться было обычной крестьянской степенности, простоты, что Попов даже засомневался: может, ошибка вышла и вовсе он не к участковому попал? А тот, покончив с расспросами, не то советуясь, не то самолично решая, вскинул брови:
— На ток, пожалуй, сначала, а? Посмотреть, со сторожем потолковать…
Попов собирался начать с правления, однако перечить не стал. Пусть уж делает как знает. Увидим, что за наука в местных масштабах.
На току — следы колес, глубокие, хорошо различимые. Подвода, по всему видать, была нагружена тяжело. Сторож, говорливый, с хитрецой в чуть прищуренных глазах, рассказывал:
— Подъехали, это, ночью на подводе… Двое, только лиц не разглядеть. Правда, я и не разглядывал, подъехали, думаю, по делу — значит, сами объявятся… А они в два прыжка ко мне, скрутили и в сторожку. И двери завязали. Никак с полчаса возились на току, а после, чую, двинулась подвода в сторону села… Как выбрался? Да как… Выдавил вон раму и вылез. А их уже след простыл…
Попов внимательно наблюдал, как участковый записал рассказ, дал сторожу расписаться, переспросил: «Значит, говоришь, двое их было?», поднялся. Ни беспокойства, ни растерянности. Весь его вид словно бы говорил, что все это ему уже давным-давно известно и виновники уже найдены, но вот приехал представитель из района, значит, следует соблюсти формальности, чтобы все по правилу было.
След привел в село. А дальше по грязи разве что разберешь. Да и подвод уже за день прошло вон сколько. Собрали колхозный актив — членов правления, бригадиров, звеньевых. Может, случилось кому увидеть подводу ночью? Может, хоть услышать стук колес? Где там, ночь в сентябре хоть глаз выколи, стук — какой он по грязи стук… Участковый на несколько минут задумался, потом надел фуражку, бросил с порога:
— Ну, вы тут пораскиньте умом, кому так приспичило за колхозным хлебом, а я пойду с мужиками покалякаю. Не может оно произойти, чтоб ни одна душа не приметила.
Вернулся он примерно через час. Отозвал Попова в сторонку.
— Конечно, гарантии нет, может, и ошибка приключиться, но вроде видели ночью подводу, мешками груженную. И сидел вроде бы на мешках Семен, скотник, на том конце села проживает.
Направляясь к Семеновой хате, снова смущенно пробормотал:
— Никакой гарантии нет, одно только подозрение. Опять же темень проклятущая, сам понимаешь, и спутать недолго…
В одной из нежилых комнат лежала пшеница. Взяли по горсти из каждого мешка — на анализ. Лаборатория подтвердила: краденая пшеничка, с колхозного тока.
Случается, и после предъявления неопровержимых улик преступник изворачивается, лжет, то одно, то другое говорит. Но это редко. Семен, когда предъявили акт анализа да потребовали уточнить, где покупал пшеницу, как он сначала уверял, тут же сознался:
— Была такая договоренность со сторожем. Вместе и нагружали. Ему три мешка отвез, себе пять…
В личном деле Алексея Попова появилась первая благодарность. Хотя, ежели по правде, то от той благодарности немалая доля на участкового приходилась, на его умение с людьми работать, опираться на них, доверием у них пользоваться…
Иногда по неведению, значительно реже по злому умыслу, люди отводят подозрение от преступника, запутывают следователя. Причем, если это делает человек, сам как-то заинтересованный в деле, еще не так страшно: показания подобного рода все равно ведь принимаются в расчет условно. Но когда заведомо ложные показания дает человек, которого ни при каких обстоятельствах нет оснований считать причастным к содеянному, трудности расследования возрастают во много раз.