- Сколько? - спросил Доскаль.
- Пятьдесят три узла,- ответил Цукадзе.
Да, такую скоростенку ему бы тогда на Курилах: не ушла бы от него та, трижды клятая японская шхуна. Он застал ее за ловом почти у самого берега, навел прожектор, увидел, как заметались по палубе низкорослые фигуры, что-то крича и рубя якорные концы. И сразу взревел на шхуне мотор, и она, прыгнув вперед, стала уходить, как от стоячего, от его старенького сторожевика.
Вспомнил, как он скрипел зубами от бессильной ярости, видя, что расплывается в тумане черное пятно шхуны и затихает, как в вате, скороговорка мотора.
Нет, теперь от него так просто не уйдешь, как не ушла эта нахальная фелюга с мощным мотором. Она, видимо, считала себя уже в безопасности. Он был от нее за пятьдесят миль, пошел на перехват и догнал у самой «нейтралки». Так-то!
…- Товарищ капитан-лейтенант, впереди бочка, расстояние два кабельтовых,- доложил сигнальщик.
Они точно вышли в квадрат. Доскаль, прокладывавший курс, подмигнул за спиной Горчакова: мол, знай наших.
Подошли к бочке. Лениво слетели с нее несколько грузных чаек. Сигнальщик умоляюще посмотрел на старпома, тот - на Горчакова. Горчаков усмехнулся:
- Валяй!
Это было любимое развлечение команды. Сигнальщик быстро скинул с себя робу и через невысокий леер ласточкой нырнул в воду. Через минуту он уже сидел верхом на бочке, закрепляя конец, и блаженно улыбался.
Они были на месте. Теперь предстояло долгие часы вести наблюдение, болтаясь на море, как щепка. Горчаков вздохнул. Он терпеть не мог таких заданий. Он слишком ревниво относился к своему кораблю. Его дело - активный поиск, скорость, перехват. Но ничего не сделаешь, задание есть задание.
…На корабле уже шла неторопливая, раз навсегда налаженная, работа. Он сам налаживал эту работу и теперь с гордостью следил, как уверенно и четко действуют все на своих местах. Мягко рокотал запасной движок. Подняли на талях и опустили в воду тяжелую рыбину акустического снаряда. Теперь гидроакустик Зинченко сидел в наушниках, с терпеливым и немного скорбным выражением лица вылавливая далекие подводные шумы.
Горчаков взглянул в сторону берега. Контуры его чуть угадывались, расплывчато голубели. Всего каких-нибудь два часа прошло с тех пор, как он покинул больничный дворик. Наверное, еще сидят в приемной на табуретках тот парень и дородная женщина! А он уже за сотню миль от них, в море.
Как там сейчас Люда? Он представил себе, как она в душной палате кусает губы, сдерживая крик, и у него снова заныло сердце. Почему до сих пор нет ничего от Трибрата?
Он вдруг вспомнил, как они впервые встретились с Людой. Он тогда учился в Ленинграде в училище на последнем курсе. Этот день перед увольнением выдался на редкость несчастливым - не пришло письмо от матери, он получил тройку по электротехнике и поссорился со своим помкомвзвода. Он вышел из проходной, чувствуя себя несчастным и одиноким. Товарищи в наглаженных форменках с училищными шевронами на рукавах, в лихо надвинутых мичманках громко смеялись, сговаривались идти в кино, потом в соседний парк на танцы. Он неожиданно откололся от всех, сел на троллейбус, поехал в центр, в Русский музей. Его потянуло к тишине, к строгой красоте картин, запаху старого лака, жужжанию невидимых вентиляторов. Оставалось два часа до закрытия, залы были почти пусты, дежурные подремывали на своих стульях.
Он обратил на нее внимание только потому, что в этом зале, кроме них, никого не было. Она переходила от картины к картине, что-то помечая в тетрадке. «Учителка», - решил он насмешливо. Он не удивился бы, увидев на ней очки. Но очков не было. Голубые глаза глянули на него сдержанно, но дружелюбно. Опытным мужским взглядом он отметил крепкие, стройные ноги в туго натянутых чулках, серый шерстяной костюм не подчеркивал, но и не скрывал линии тела. Она была коротко подстрижена, и это придавало ей какой-то независимый вид. Но вместе с тем в той тщательности, с которой она разглядывала картины, в некоторой скованности движений угадывалась провинциальная, не ленинградская прописка.
Она остановилась возле картины «Девятый вал». Он тоже подошел и стал смотреть. Это была его любимая картина. Краешком глаза он видел ее строгий профиль и руку, сжимавшую свернутую трубкой тетрадку.
- Какое фантастическое освещение,- неожиданно раздался ее голос,- не правда ли? Интересно, вот вы - моряк, видели такое?
Он невольно покраснел. Он не был робок с девушками и знал, как вести разговор. Но сейчас ему почему-то захотелось, чтобы она не подумала о нем, как о развязном фатоватом мореходе.