— Вы за Михаилом? — испуганно спросил он. — Так он уехал. Куда — не знаю...
В это мгновение Татьяна Сергеевна обратила внимание на собаку — та хотела войти в свою конуру, но вдруг ощетинилась и зарычала. Было ясно, что в будке кто-то сидит.
— Выходите немедленно! — приказал Чеботарь. — Считаю до трех. Иначе буду стрелять... Раз... Два... Три!..
И вдруг собачья будка пришла в движение. Кто-то пытался выбраться, но не мог. Чеботарь осветил карманным фонариком вход в конуру, затем, поднатужившись, оторвал переднюю доску. Из будки вылез человек в сером от пыли и грязи нижнем белье. Согнувшись, он жалобно и испуганно смотрел на работников милиции.
— За что только тебя хозяева кормят? — не удержался Хайлов.
Каплуновский, мелко дрожа, попытался выдавить из себя подобие улыбки. «Я скажу... я все скажу», — бормотал он.
Троицкая устало прислонилась к стене. У нее закружилась голова. Сказалось переутомление последних дней, бессонные ночи и дни, проведенные без отдыха, недоедание. «Нет, надо взять себя в руки, — приказала она себе. — Куй железо, пока горячо». Она предложила Каплуновскому одеться и пройти в дом. И еще до вылета в Москву преступник стал давать показания.
После поимки Каплуновского были арестованы остальные преступники. Допросы следовали один за другим. Подследственные избрали тактику абсолютного отрицания своей причастности к преступным делам, они всячески изворачивались, лгали, симулировали невменяемость, потерю памяти. На очных ставках клеветали друг на друга, ибо отрицать очевидное было бессмысленно.
Перед Татьяной Сергеевной проходили разные люди. Одни были втянуты на преступный путь случайно: их использовали как подставных лиц или исполнителей. Среди них были люди со сложной, а подчас и трагической судьбой, люди, однажды оступившиеся, а потом не нашедшие в себе сил и мужества порвать с преступниками. Троицкая осторожно стремилась войти к ним в доверие, показать всю неприглядность и мерзость их преступного пособничества, заставить их раскаяться, пока не поздно. Она терпеливо выслушивала сбивчивые показания, путаные даты и названия, ни на минуту не теряя основной нити допроса. Одни признавались в своих преступлениях почти сразу, а другие — более стойкие и закоренелые — лишь под тяжестью улик и доказательств.
Но были «орешки» и покрепче. Вот, например, Трифонов, начальник строительного участка крупного московского учреждения. Плотный, упитанный, краснолицый. В его резких жестах, манере поведения чувствовалась уверенность в себе, в своей «непогрешимости». Глядя на него, Троицкая думала, что существует такая порода руководителей, о которых нельзя вроде бы говорить обычными словами. Они, эти Трифоновы, не ходят, а шествуют, не говорят, а изрекают, они преисполнены уважения к себе и смотрят на всех, кто ниже их по занимаемой должности, свысока, с чувством презрительного превосходства.
— На каком основании меня арестовали? — веско ронял Трифонов. — Я требую ответа на этот вопрос. Я проливал кровь на войне, сражался в партизанских отрядах... Награжден орденом... Теперь не бериевские времена, это вам даром не пройдет.
Троицкая спокойно записывала. Казалось бы, в тоне подследственного звучало справедливое, искреннее возмущение. Но в распоряжении следователя уже имелись неопровержимые данные о преступной деятельности Трифонова, показания свидетелей.
— В годы войны пустил под откос не один эшелон врага, — продолжал Трифонов, — едва не погиб в лагере для военнопленных. Я этого так не оставлю, буду жаловаться... Какими фактами, порочащими меня, вы располагаете?
Фактов и улик достаточно. И все же Троицкая не спешила. Еще и еще раз нужно все проанализировать, взвесить и продумать. Ведь может быть и так, что Трифонов действительно не виновен, оказался жертвой оговора, ложных показаний. Или вина его в халатности, беспечности, чрезмерном доверии?
Троицкая написала письмо в Центральный Архив Советской Армии, наградной отдел и другие организации.
Уже поздний вечер, пора бы и домой, где ее заждалась мать, которая требует внимания и ухода. Однако прошел и час, и другой, прежде чем в кабинете Татьяны Сергеевны погас свет...
Дни складывались в недели. Сложный поиск привел следователя к неожиданным открытиям. Из наградного отдела пришло письмо — Трифонов среди лиц, награжденных орденами Советского Союза, не числился. На допросе он объяснил, что орден потерялся. Потом новая версия: дал доверенность на получение ордена одному из партизан, а тот его присвоил. Троицкая предъявила официальную справку из наградного отдела. Преступник, уличенный во лжи, без тени смущения заявил: он якобы предполагал, что его должны были наградить за заслуги перед Родиной.