Выбрать главу

Анатолий Ходасевич

ПОЛТАВСКАЯ, 3

1

Утро 26 мая 1921 года обещало жителям Владивостока отличный день.

Каждый, кто в этот ранний час успел выйти на улицу, радовался хорошему утру.

И только Владимир Галицкий — милиционер второго городского участка как будто не видел этого утра. Он торопливо шагал к центру города, мечтая побыстрее добраться до кровати. Он чувствовал себя очень усталым, к тому же побаливало колено, которое ночью он сильно ушиб, прыгая через ограду палисадника.

Галицкому недавно исполнилось девятнадцать лет, но ему так хотелось выглядеть старше, что он отпустил усики и постоянно хмурил брови, стараясь казаться более серьезным, чем это было на самом деле. На его сутуловатой фигуре мешковато висела видавшая виды гимназическая шинелька с давно нечищенными пуговицами. Лихо заломленная милицейская фуражка и новенькая трехлинейка на плече говорили прохожим о том, что по улице шагает блюститель порядка. Милиция во Владивостоке была единственной разрешенной японскими оккупантами вооруженной силой приморского пролетариата. Правда, в силу особых условий она не называлась рабоче-крестьянской.

Всякий вечер, когда над приморским городом опускалась темнота, из милицейских участков, дежурных частей дивизиона народной охраны, являвшихся милицейским резервом уголовного розыска, молча уходили в «медвежьи углы» небольшие вооруженные группы. Милиционеры знали: под покровом ночи в городе начинают орудовать уголовники и бандиты. И хотя пока еще власть в Приморье принадлежала не пролетариату, сотрудники милиции стремились и в условиях японской оккупации служить трудовому народу.

Может, потому ничто не радовало Владимира в это раннее утро, что он все еще находился под впечатлением неудачи, которая постигла их группу. Трое суток без сна и отдыха выслеживали они — пять милиционеров и два агента уголовного розыска — одну из опаснейших бандитских шаек, которой руководил некий Кондоров, по кличке Канадай. Казалось, рыбка в неводе... Однако события повернулись таким образом, что сами они чуть было не напоролись на засаду. В неравной схватке потеряли товарища, да в довершение всего вынуждены были чуть ли не целый час выслушивать выговор в штабе одной японской части «за ночную стрельбу».

Все, что пережил Владимир в эту ночь, тяжелым камнем легло на сердце. Правда, по своей натуре Владимир был оптимистом и в трудные минуты не позволял себе «распускать нервы», но сегодня раскис.

«И все из-за этих проклятых оккупантов! — с досадой думал он. — Это они сорвали нам операцию...»

К такому выводу все чаще приходило большинство владивостокских милиционеров и работников уголовного розыска. Японцы бесцеремонно вмешивались в дела милиции. Они не только проверяли количество оружия, считали каждый патрон, но и назойливо интересовались оперативными планами уголовного розыска. Одним словом, не давали милиции и шагу шагнуть без их разрешения, а случалось, почти открыто содействовали уголовникам, прекращая начатые милицией расследования.

Владимир подумал, что на фронте было куда проще. Враг есть враг, и его надо бить, что Галицкий и делал, вступив добровольцем в Красную Армию и пройдя с боями от Урала до Байкала. А тут — попробуй разберись. Кругом враги — японцы, белогвардейцы, уголовники, а бороться с ними нельзя. То есть можно, конечно, но с умом, не в открытую.

2

— Что, навоевался?! — радостно встретил Галицкого на пороге общежития Володя Штам, старший милиционер их отделения. — О, да ты, я вижу, еле ноги волочишь. Трудная ночка была, тезка, а?

— Устал малость, — нехотя согласился Владимир.

Поставив в пирамиду винтовку, он, не раздеваясь, опустился на койку:

— Как думаешь, в столовке что-нибудь осталось?

— Сейчас устроим, — ответил Штам и вышел за дверь.

С Володей Штамом Галицкого связывала давняя дружба. Они вместе учились в коммерческом училище в Питере, там встретили революцию, вместе мечтали о будущем. Потом их пути разошлись, несколько лет они не виделись... Уже во Владивостоке, собираясь как-то вечером на операцию, Владимир вдруг увидел в дежурке чью-то угловатую спину. Он сразу же узнал Штама, хлопнул парня по плечу. Тот сердито обернулся, но сразу же полез обниматься.

В тот же день Штам сказал Владимиру доверительно: