...Да, разгрома Джунаид-хана он не увидел. Валялся в госпиталях. Пуля, выпущенная из десятизарядной английской винтовки, надолго вывела его из строя. На больничной койке Ораз узнал, что Джунаид-хану с несколькими десятками приближенных удалось прорваться сквозь заслон и уйти в Иран. Но не знал тогда Ораз одного: что через три года ему, уже посланному на учебу в Москву, придется по вызову ЦК вернуться в Туркмению, чтобы принять участие в разгроме банд сыновей старого владыки Хивы, Ишек-хана и Абду-хана, и одного из самых дерзких курбаши Джунаид-хана — Шалтай Батыра. Это было уже в начале тридцатых годов, когда сыновья Джунаид-хана решили попытаться сделать то, что не удалось их отцу: свергнуть Советскую власть, вернуть старые порядки.
Не удалось.
Уже в Москве слушателю Академии связи Тачмамедову была вручена награда за боевые дела. Документ гласил:
«Президиум Центрального Исполнительного Комитета Советов рабочих, дехканских и красноармейских депутатов Туркменской Социалистической Советской Республики в заседании своем от 18 ноября 1929 года за № 19 постановил: наградить тов. Тачмамедова орденом Трудового Красного Знамени Туркменской ССР за умелое руководство и организацию добровольного отряда по борьбе с басмачеством на территории бывшего Полторацкого и Мервского округов, умелый, чуткий подход к рядовым отряда, боевые заслуги в операциях с басмачеством в Ташаузском, Чарджуйском, бывшем Полторацком и Мервском округах Туркменской ССР.
Во исполнение чего означенный орден Трудового Красного Знамени за № 38 прилагается».
4
Он вернулся в Ашхабад спустя четверть века, после долгой разлуки с этим городом.
Однажды Ораз Мамедович шел по городу со своими уже подросшими детьми. Евгений — в седьмом классе, Таня — в восьмом. В этот день он освободился рано. Обычно приходил ночью: после работы задерживался допоздна в штабе народной дружины.
Дети давно уже просили отца показать им, где раньше, в двадцатые годы, проходила граница города, рассказать о старом Ашхабаде. Они не видели ни дореволюционного города, ни довоенного. Приехали сюда в конце пятьдесят четвертого, и теперешний красавец Ашхабад вырос на их глазах из груды развалин, в которые превратило его землетрясение.
Тачмамедов шел с детьми по улицам и рассказывал. Неторопливо шагавший им навстречу старик в халате и лохматой шапке почтительно поклонился ему и, прижав ладонь к груди, поприветствовал:
— Салям!
Ораз Мамедович ответил. Женя удивленно посмотрел на отца. Он знал, что по туркменским обычаям полагается, чтобы первым здоровался младший по возрасту.
— Кто это, папа?
Тачмамедов усмехнулся:
— Басмач один, по тем временам знакомый.
— Басмач?! — у детей округлились глаза.
Они знали о басмачах из книг и кинофильмов. Но чтобы живой басмач ходил сейчас по улицам Ашхабада...
— Ну да. В двадцать четвертом или в двадцать пятом взяли мы его в плен. Темный человек был, обманутый. Я с ним долго говорил, объяснял, что к чему. Вот теперь встречаю иногда, благодарит. У него один сын инженером стал, другой — учитель. А Аннасахат, так старика зовут, боролся против новой жизни, муллы да беки ему мозги закрутили...
Да, не только с маузером и шашкой в руках сражался за Советскую власть Ораз Тачмамедов. Вчерашний батрак, прозревший благодаря революции, он нес своим соплеменникам горячее слово, пронизанное ленинской правдой.
Этой правде и служит он всю свою жизнь.
Павел Никольский
ЖАРКИ
Старики поговаривали, что такого снега не было уже лет десять. По утрам мужики, покряхтывая и позевывая, расчищали лопатами тропки к воротам и сараям. От каждого дома шла своя дорожка. Санные следы и тропинки с разных концов села тянулись к площади, к лавкам, к церкви, к дому бывшей волостной управы.
Сойдутся люди с утра, потолкутся около лавок, попробуют самосад друг у друга и — опять по домам, каждый в свой. Стемнеет. Чуть помигают светлячки в замороженных окнах и погаснут один за другим. С вечера еще слышны неясные, приглушенные снегом звуки: хлопнет дверь, звякнет ведро, где-то залает собака. А потом гнетущая тишина наваливается на Ельцовку. Только слышен непрерывный легкий шорох. Идет снег.
Филимонов в такие ночи все ждал чего-то. Боясь пошевелиться, чтобы не разбудить жену, он подолгу лежал с открытыми глазами, чутко вслушиваясь в тишину, и, наконец, засыпал тревожным и беспокойным сном. Утром ночные опасения казались смешными. Он выходил во двор, щурясь от ослепительной белизны, весело брался за широкую деревянную лопату, раскидывал легкий, казавшийся невесомым снег, выпавший за ночь, пробивал дорожку к стайке, где стоял Пегаш. Тотчас на крыльце появлялся хозяин дома, в котором квартировал милиционер, — невысокий рябой мужичок с рыжеватой бородкой: