- Обыщи их, Мыкола, - приказал один из полицаев.
Микола, низкорослый крепыш, переваливаясь, точно утка, на коротких ногах, подошел к нам и запустил сразу обе руки в карманы Рощина.
- Осторожно, там граната, - пошутил Михаил.
Микола мгновенно отскочил, точно на него плеснули кипятком, и схватился за автомат.
- А ну вынь гранату! - крикнул старший.
Рощин вывернул пустые карманы. Третий полицай засмеялся. Микола побагровел, матюгнулся, подскочил к Рощину и закатил ему оплеуху.
- Вяжи их, - приказал старший.
- Сымай ремень! - гаркнул Микола.
Рощин вытащил из брюк ремень и отдал его полицаю. Тот вывернул Михаилу руки за спину и крепко стянул их в кистях ремнем.
- А этого чем вязать будем? - спросил Микола.
- Этого так поведем, не убежит, - ответил старший и скомандовал: - Шагом марш!
На краю села Хижки нам повстречался высокий, сутулый старик. Тонкий с небольшой горбинкой нос, длинные сморщенные пальцы, холодные злые глаза. Что-то в его облике было от одряхлевшего пернатого хищника.
Увидев нас, старик остановился посередине дороги и заложил руки за спину.
- Пан староста, - заговорил старший полицай, - двое советских разведчиков пойманы при попытке переплыть Сейм.
Разведчики? Я удивленно посмотрел на Рощина.
- Для них все мы - разведчики, - шепнул Михаил. [106]
- Долго вас, голубчиков, ждали, - с ехидцей промолвил староста, показав желтые от никотина зубы. - Совсем заждались. Уж всякую надежду потеряли. А вы тут как тут, легки на помине. Только что о вас вспоминал.
- Зато мы тебя, старого хрыча, вспоминать не станем, - пробурчал Михаил.
- Что ты сказал? - вкрадчиво спросил староста. - А ну повтори, голубчик. Не хочешь? Послушай, Петро, будет он нас вспоминать или как?
Старший полицай осклабился:
- Постараемся, пан староста!
- Обыскали их хорошо?
- Ничего, кроме махры да спичек, не нашли.
- Значит, выполнили голубчики свое дело, - сделал вывод староста. - Гоните их в сельуправу.
Втолкнули нас в темный подвал, помещавшийся под зданием сельской управы. Свет пробивался сюда только через щель в дверях. Окошек не было.
- Настоящая гроб-могила, - отметил Михаил.
Я не отозвался Рощину. Мысли были заняты другим: нужно как-то уничтожить документ, переданный мне в Лебедине. На ощупь надпорол подкладку ватника, вытащил бумажную трубочку, поднес к ней горящую спичку. За дверью раздался шорох. «Следят», - мелькнула догадка. Бумажка мгновенно превратилась в пепел. И тотчас с треском распахнулась дверь. В подвал спустился староста.
- Болван, растяпа! - визгливо крикнул он дежурному полицаю. - Эти ироды уничтожили ценный документ. Но ничего! Языки у них остались. Заставим заговорить!
Староста и полицай ушли. Я задумался над тем, как нам себя вести. Было ясно, что полицаи нас с кем-то спутали и что эта ошибка не сулит ничего хорошего. Я поделился своими мыслями с Рощиным. Михаил, впервые попавший в такой переплет, заволновался.
- Будет номер, если нас приняли за настоящих разведчиков. Чикаться не станут, раз-два - и к стенке.
- Остается одно, - сказал я, - выдавать себя за беглецов из Лебединского лагеря. Проверять будут вряд ли. К тому же пленных, как я слышал, должны были увезти из Лебедина. Говори, что ты из Гомеля и [107] пробираешься домой. Гомель ведь лежит почти в направлении нашего движения.
- Этих кретинов я не боюсь. Но ведь они наверняка передадут нас фашистам.
Двое суток просидели без пищи и воды. На третий день загромыхал засов.
- Эй, кто из вас помоложе, - крикнул полицай, - выходи!
Вышел Рощин. Вернулся он минут через двадцать, придерживая рукой разбитую скулу.
Потом наступил мой черед.
В комнате за шатким столиком важно восседал староста. Перед ним лежали лист чистой бумаги и револьвер. У окна, широко расставив ноги, стояли двое полицаев.
- Гляди, - сразу начал староста и узловатыми сморщенными пальцами погладил револьвер. - Будешь запираться, сразу пулю в лоб. А теперь отвечай. Обернись. Видишь парашюты?
- Вижу.
- Ваши?
Парашюты были советскими, я хорошо знал эту систему. Свой первый прыжок я совершил на таком же парашюте. Все стало ясно. Советских разведчиков забросили в глубокий тыл врага, полицаи нашли где-то у Сейма парашюты и, наивно полагая, что хозяева вернутся за своим добром, стали караулить их. А тут подвернулись мы с Рощиным.
- Парашюты действительно наши, советские, - ответил я, - но к нам они не имеют никакого отношения. Мы пленные и идем домой, в Гомель.
Я вспомнил, что у меня сохранился регистрационный листок Полтавского лагеря, достал его из кармана и протянул старосте. Он мельком взглянул на документ.
- Можешь выбросить его кошке под хвост. Отвечай, с каким заданием прибыли?
- С единственным - перемахнуть Сейм и добираться домой.
- Та-ак… И ты упираешься, - староста посмотрел на одного из полицаев.
Тот шагнул ко мне. [108]
- Брось, - остановил его староста. - Раз стукнешь - и от этой дохлятины ничего не останется. Он, видимо, главный. Надо его к немцам живым доставить.
Староста замолчал, явно не зная, как дальше вести допрос, пододвинул на край стола бумагу и лениво приказал:
- Подписывайся.
На листке крупными буквами было выведено: «Протокол допроса советских диверсантов, пойманных полицией села Хияски». Дальше стояло число, месяц и год.
- Тут же ничего нет, - запротестовал я.
- Отказываешься, значит?
- Отказываюсь. Мы пленные, идем в Гомель.
- Ну и черт с тобой! - неожиданно выкрикнул староста, смахивая бланк протокола и револьвер в ящик стола. - Запрягай, Мыкола, две подводы. Бери этих субчиков и вези в Бурынь. В фельджандармерии их и без бумаги примут. Там они живо заговорят.
В застенке
Нас связали по рукам и ногам.
Моим возницей оказался полицай Микола. Когда телеги выбрались из села, я обратился к нему: - Далеко до Бурыни?
- Как привезу, так узнаешь.
- Трудно ответить?
- Молчи, чтоб тебя!… - полицай выругался. - Не велено с предателями балакать.
- Так ты же балакаешь.
- Ну, значит, сам того не желаючи…
- Послушай, полицай, а ведь мне не следовало с тобой говорить.
- Это почему? - Микола обернулся и с интересом посмотрел на меня.
- Не догадываешься? - я решил позлить этого дурня.
Почуяв что-то неладное, Микола свел на переносице густые брови, шевелюра его еще больше налезла на лоб, оставив лишь узенькую полоску кожи с двумя жирными морщинами. [109]
- А ты пораскинь мозгами. Спроси себя, кто ты? Полицай задумался, почесал в затылке всей пятерней и медленно вымолвил:
- Человек.
- Малость есть, - согласился я.
- Что значит «малость»? - настороженно спросил он и погрозил кнутом. - Ты смотри, а то огрею!
- Малость - это руки, ноги, ну и в какой-то мере голова.
- Гы-гы, - хмыкнул Микола. - Голова - это главное.
- А ты уверен, что главное у тебя голова?
Полицай побагровел.
- Главное у тебя брюхо и трусость, - быстро проговорил я. - А в конечном счете законченный ты подлец и предатель.
Микола взмахнул кнутом, и на меня посыпался град ударов. Потом гикнул и пустил лошадь вскачь. Телега запрыгала на ухабах, меня швыряло из стороны в сторону и больно било о борта подводы. А на плечи и спину сыпались удары кнута.
- Вот тебе, мразь большевистская! - кричал полицай. - Вот тебе, зараза советская! Я покажу тебе, кто предатель.
Остыв, Микола остановил лошадь, закурил и сказал:
- Это тебе от меня, а в Бурыни от немцев получишь за все остальное, партизанская сволочь!
От тряски мне стало плохо, и, пока доехали, я раза два терял сознание. Но вот показались каменные строения. Телега прогромыхала по железнодорожному переезду. Мы въехали в Бурынь. Полицай остановил лошадь возле двухэтажного здания. К подводе подошел гитлеровец в эсэсовской форме, поверх которой была наброшена кожаная куртка.