— Ты самая горячая штучка, которую я когда-либо видел! — я поворачиваюсь в его сторону и вижу Неру, которая кричит на все помещение, закрыв рот руками.
Рядом с ней стоит Тайер, вытащив телефон и повернувшись ко мне.
— Кажется, из-за тебя у меня би-паника. Этот наряд — такая конфетка.
Я не могу не расслабиться при этих словах, счастливая улыбка тянется к уголкам моих губ.
Мой взгляд задерживается на одном из бойцов, когда он выходит на ринг. Он чертовски огромен, по-другому и не скажешь. В нем больше шести футов, на плечах и спине проступают крупные мышцы, а его нос и опухшие глаза дают понять, что это далеко не первый его бой. Он невероятно пугающий, и я не завидую его противнику.
Я смотрю в другую сторону, где второй боец, пригнувшись под канатами, выходит на ринг. Прежде чем он полностью выпрямляется, мой желудок опускается, как свинцовый шар, когда я понимаю, кто это.
Не знаю, почему мне не пришло в голову, что Феникс может быть здесь, чтобы драться, а не смотреть. Это должно было быть очевидно, потому что сейчас, когда я стою лицом к лицу с ним на глазах у сотен людей, это, черт возьми, так и есть.
Он еще не заметил меня. Он прыгает на месте, чтобы разогреть ноги, его голова слегка склонилась, пока он слушает, что шепчет ему на ухо его друг. Его глаза наконец-то переходят на меня, а затем отводятся в сторону, прежде чем его осеняет осознание, и он замирает.
Очень медленно его взгляд возвращается ко мне.
— О, черт, — слышу я слова Неры, а может, это просто мой собственный голос в голове, потому что я понимаю, что повторяю их про себя.
Он скользит взглядом по моему телу, изучая каждый сантиметр моих изгибов. Они следуют по линии моей шеи и вниз по груди, темнея, когда ловят контур моего пирсинга через белый топ.
Они продолжают спускаться по моим бедрам, преодолевая неприлично маленькие шорты-трусики, и устремляются на длинные ноги.
Он разрывает меня на части своим взглядом, его ноздри раздуваются, когда он рассматривает длинные участки обнаженной кожи и то немногое, что остается для воображения под теми немногими частями, которые прикрыты.
Хорошо, что я стою к нему лицом, и он не видит, что половина моей задницы осталась торчать наружу. Судя по выражению его лица, ему бы это ни капельки не понравилось.
Хотя... к черту его.
Менее тридцати минут назад ему лизала горло другая, и кто знает, чем они занимались после моего ухода.
Вместо того чтобы отталкивать от себя отвращение и злость, которые я испытываю, думая о нем с ней, я принимаю их. Это топливо, которое мне нужно, чтобы издеваться над ним и заставить его пожалеть о том, как он со мной обращался.
Я смотрю ему прямо в глаза, когда берусь за молнию на рубашке. Он опускает взгляд на мою руку, и его челюсть напрягается с такой силой, что кажется, будто один из мускулов на его щеке может затрещать.
Его ноздри раздуваются, а глаза становятся откровенно убийственными, когда я медленно опускаю молнию. Я опускаю ее до того предела, когда грудь становится приемлемой для публичного показа, и останавливаюсь только тогда, когда она почти вываливается из топа.
Снова хватаясь за табличку, я поднимаю ее над головой, выпячивая грудь и сжимая руки, чтобы как можно сильнее приподнять грудь.
Держась обеими руками за вновь обретенную уверенность, я медленно кручусь.
Переставляю одну ногу, выгибаю спину и вращаю бедрами. Переставляю вторую и повторяю, кружась по комнате.
Я не смотрю на Феникса, но чувствую, как его темный взгляд прожигает мою спину и, в частности, задницу. Воздух наполняется силой, которой не было несколько минут назад, и я знаю, что он в ярости.
Я иду по рингу, держа в руках табличку, под громкие аплодисменты, пока диктор объявляет начало боя.
— Единственное правило — это отсутствие правил. Нет ничего запрещенного, если вы выходите за ринг. Бой начнется через пять минут.
Я вздрагиваю от этих слов.
Я знаю, что Феникс — отличный боец, но его противник выглядит как человек, который будет опираться на отсутствие правила «ничего запрещенного», чтобы победить.
Продолжая идти по рингу, я прохожу мимо другого бойца, и он свистит мне вслед. Когда я смотрю на него, он смачно облизывает губы так, что у меня сводит желудок. Я делаю шаг назад.
— Найди меня после боя, детка, и я покажу твоей заднице, как надо проводить время.
Мое лицо искажается от отвращения, но суматоха за спиной не дает мне ответить. Коварные глаза бойца переводятся с моей груди на что-то над правым плечом.
Я вовремя оборачиваюсь и вижу, как Феникс бросается на меня.
Нет, не на меня.
Его темные глаза устремлены на другого бойца с таким выражением, которое гарантирует абсолютное уничтожение. Его мышцы напряжены, как свернутая пружина, и он похож на мрачного жнеца, пришедшего вершить правосудие.
С моих губ срывается тихий испуганный крик, и я отпрыгиваю в сторону, держась за канаты.
Другой боец успевает сделать два больших шага, прежде чем Феникс оказывается на нем.
Феникс уклоняется, когда боец наносит первый удар, затем проскакивает под его рукой и возвращается с другой стороны, нанося сокрушительный левый хук в челюсть. Я понимаю, что это катастрофа, только по бешеному взгляду Феникса.
Что-то трещит, и второй боец падает лицом на пол бескостной грудой, как ходячая игрушка, из которой только что вынули батарейки.
Я и остальные зрители застываем в шоке, глядя на распростертого на полу крупного мужчину, который, похоже, был нокаутирован одним ударом. Все закончилось, не успев толком начаться.
Кто-то встает на одно колено рядом с ним и начинает считать, но это бессмысленно. Он потух, как свет, и ему уже не подняться.
— Один...
Я перевожу взгляд на Феникса и вижу, что он уже смотрит на меня.
Я заперта в этом моменте с ним, и счет едва улавливается, как будто он доносится издалека.
— Два...
Он смотрит на меня немигающим взглядом, в котором столько ярости, что у меня перехватывает дыхание.
— Три...
Почему он так зол? Это он утверждает, что ненавидит меня, это он отталкивал меня годами.
— Четыре...
Так почему же он не может смириться с тем, что кто-то еще прикасается ко мне? Он напал на него еще до начала боя, насколько я могу судить, просто потому, что тот приставал ко мне.
— Пять...
Кажется, что обратный отсчет длится вечно, а он остается непоколебимым, пока длится наше противостояние. Он выглядит более напряженным, чем до драки, как будто настоящее извержение еще впереди.
— Шесть...
Его глаза сужаются, когда судья произносит эту цифру (прим. перев.: сокращение имени главной героини созвучно с цифрой шесть — Six). Я смотрю на него в ответ, сопротивляясь желанию скрестить руки на груди, потому что не хочу показывать, как сильно он на меня влияет.
— Семь...
Он играет со своей капой, перекладывая ее с левой на правую сторону рта и сердито жуя ее.
— Восемь...
Приближение конца обратного отсчета удушает. Как будто на моем горле затянулась петля, и с каждой секундой она становится все туже и туже, пока мы наконец не дойдем до десяти, и тогда она меня задушит.