Я бегу, чтобы догнать ее.
— Каждому нужен дьявол на плече. Твой — это я, — говорю я, бегая трусцой, чтобы не отстать от Марлоу.
— Не обязательно. Папа говорит, что я очень послушная, может быть, мне подойдет только ангел. — Она гордо вскидывает голову, а у меня портится настроение. — Может, мне вообще не нужен дьявол.
Я знаю, что она не говорит конкретно об Асторе, что она не выбирает его вместо меня, и все же это именно то, что я чувствую. Что, оказавшись перед выбором между ним и мной, она может вообще не рассматривать меня.
— Похоже, это была бы скучная жизнь. — Я говорю это угрюмым тоном и начинаю уходить. Я не успеваю далеко уйти, как она окликает меня.
— Феникс, подожди!
Я не спешу оборачиваться, зная, что это заставит ее волноваться. После нескольких месяцев, проведенных вместе почти каждую минуту, я знаю ее, как самого себя, и знаю, что больше всего на свете она ненавидит задевать чьи-то чувства, особенно случайно.
Когда я наконец смотрю на нее, у нее страдальческое выражение лица и она грызет один из своих ногтей.
— Не расстраивайся.
— Я не расстраиваюсь.
— Расстраиваешься.
— Нет, не расстраиваюсь.
Она смотрит на меня ничего не выражающим взглядом.
— Никс.
Я имитирую тот же взгляд и возвращаю его ей с таким же напором.
— Сикс.
Она выдыхает, но я вижу намек на улыбку, дергающуюся в уголках ее губ.
— Ты невозможен.
— Я невозможен и приношу неприятности? Что-нибудь еще? — спрашиваю я, притягивая ее к себе. Я снова подхожу к Марлоу и глажу ее по шее, а моя рука при этом задевает ногу Сикс.
— Ты сварливый.
— Ага.
— Раздражающий.
— Ммм...
— Забавный.
— Определенно.
— Потрясающий.
Я пару раз похлопываю Марлоу, прежде чем, наконец, поднимаю глаза и встречаю взгляд Сикс.
— Похоже, тебе все-таки нужен дьявол, — говорю я с ухмылкой.
Она закатывает глаза и пинает каблуками, указывая Марлоу идти.
— Отлично, иди, найди моего брата и наслаждайся поездкой, — говорю я. — Но вернись ко мне после.
Мое лицо пылает, когда я понимаю, как я сформулировал последнюю часть. Я уже собираюсь отказаться от своих слов, когда она поворачивается в седле и с улыбкой смотрит на меня.
— Всегда.
ГЛАВА 4
Сикстайн, 10 лет
Июнь
Я лежу на спине, наслаждаясь теплым солнцем на своей коже, когда на меня падает тень, закрывая свет и погружая меня в темноту.
Я знаю, кто это, даже не открывая глаз.
Есть только один человек, который, кажется, всегда знает, где я, только один человек, на которого я втайне надеюсь, будет искать меня, когда я уйду в одиночество.
— Ты загораживаешь мне солнце, — говорю я, не открывая глаз.
— Ты поблагодаришь меня, когда не обгоришь. Твои щеки и так уже красные. — Феникс отвечает мне, его тон ровный. — Скоро будет больно.
Я открываю глаза и смотрю на него. Он стоит, слегка наклонившись надо мной, засунув руки в карманы, и с любопытством наблюдает за мной.
— А ты единственный, кто может причинять мне боль, верно? — я отвечаю, вспоминая, как несколько месяцев назад он сказал мне те же самые слова.
Я не знаю, что он имел в виду, потому что Феникс никогда не причиняет мне боли. Скорее, он — постоянный защитник, скрывающийся в тени и присматривающий за мной, когда я не смотрю.
А если я все же смотрю, то этот тщательно незаинтересованный взгляд снова опускается на его черты, и он отступает за пределы своей защиты.
Он не заинтересован в том, чтобы быть золотым мальчиком или героем, более того, он уклоняется от этого при любой возможности.
Но мне, как и большинству девушек, не нужны герои. Меня больше интересуют негодяи и злодеи, которые сжигают все на свете только для того, чтобы ты завладеть тобой.
Некоторые утверждают, что это глупо.
Его глаза вспыхивают, и по лицу расползается ухмылка.
— Именно так.
Этот взгляд обещает, что, хотя он и не причиняет мне вреда сейчас, однажды он намерен это сделать. Дрожь пробегает по моей коже, и вместо того, чтобы в страхе убежать, как, я уверена, поступили бы все остальные девушки, я сажусь и поворачиваюсь к нему лицом.
Указывая на место рядом с собой на одеяле, я жестом приглашаю его присоединиться ко мне. К моему удивлению, он так и делает, садясь со скрещенными ногами и ковыряясь в моей цветочной короне рядом с собой.
— Что это?
— Моя мама сделала ее для меня. Правда, красиво? — спрашиваю я, аккуратно кладя ее на голову и улыбаясь, подперев руками подбородок.
Его глаза не отрываются от моего лица, когда он отвечает.
— Да, — говорит он, пробегая взглядом по веснушкам на переносице. — Очень красиво.
Я краснею до корней волос и отвожу взгляд, не в силах встретиться с ним глазами.
— Хочешь, я сделаю тебе такую же? — спрашиваю я.
— Конечно. — Он пожимает плечами, изображая незаинтересованность, как сделал бы любой другой мальчик. Но его глаза блестят и односторонне сосредоточены на моих руках, наблюдая за тем, как мои пальцы отщипывают несколько цветков и начинают заплетать их вместе.
— Это может быть твоим прошлогодним подарком на день рождения. — Я говорю, глядя на него из-под ресниц.
За последний год я столько раз думала, что он наконец-то попросит подарок, который я ему задолжала, но он так и не сделал этого. По сути, он не вспоминал о нем с тех пор, как потребовал его на свой день рождения.
Тем не менее, груз того незавершенного диалога висит между нами.
Может быть, это усугубляется тем, что сам подарок остается метафоричным. Это значит, что каждый раз, когда я обхватываю пальцами новую игрушку или вещь, которая мне нравится, я жду, что он потребует ее от меня.
Например, когда мама дала мне мои карманные деньги в присутствии его и Астора, я бросила в его сторону пугливый взгляд, чтобы проверить, не обратил ли он внимания на то, как быстро я засунула купюры в карман.
Или когда я выиграла плюшевого медведя на местной ярмарке в прошлом году. Я ожидала, что он вырвет его у меня из рук еще до того, как я успею прижать его к груди.
А когда папа привез мне конфеты из Китая, я предполагала, что должна буду немедленно отдать их.
Если он попросит, а я не захочу дать ему то, что он хочет, я знала, что смогу отказать ему напрямую или прибегнуть к помощи родителей, чтобы они поддержали меня, если понадобится. Но как бы я ни боялась всей этой ситуации, я знала, что, когда придет время, я отдам ему то, что он хочет.
Вот насколько он властен надо мной.
Но он никогда не просил. Даже не поднимал эту тему, и, возможно, это потому, что он забыл.
Его ответная ухмылка говорит мне о том, что я ошибаюсь в этом предположении.
— Нет, то, что ты предложила сделать мне корону, не считается. К тому же я буду знать, чего хочу, когда наконец увижу это, — говорит он, зажав травинку между зубами.
— Как?
Он на секунду задумывается над этим, пару раз покрутив травинку на языке, прежде чем снова заговорить.
— Я ведь долго ждал, чтобы попросить о чем-то, верно?
— Да.
— Тогда, когда я наконец попрошу, это будет потому, что я нашел что-то, без чего не могу жить.