Он настоящий. Он здесь.
Он не двигается и не реагирует, его поза остается жесткой, пока он ждет, что я скажу.
— Ты и есть подарок? — спрашиваю я.
Он смеется, звук глубже, чем обычно, как будто что-то застряло у него в горле. Он прочищает его.
— Нет, вот здесь, — говорит он, указывая на прихожую рядом с фойе, где мы храним обувь, пальто и другую верхнюю одежду. — Посмотри.
— Как я узнаю, что это? — спрашиваю я, проходя мимо него и направляясь к двери.
Он не отвечает, но, как оказалось, ему это и не нужно, потому что, когда я открываю дверь, первое, что я вижу, — это двое новеньких саней, прислоненных к стене.
Я поворачиваюсь к нему лицом, и моя челюсть падает на пол.
— Не может быть.
Я все еще нахожусь в шоке от того, что он здесь, и не думаю, что мое сердце выдержит такой заботливый жест. На глаза наворачиваются слезы, и я смахиваю их, пока не опозорилась.
Он кивает, и я в тот же миг бросаюсь к нему, удивляя его. Мои руки смыкаются на его шее, и я обнимаю его, крепко прижимая к себе.
С его губ срывается неровный выдох, как будто он испытывает облегчение. Его предплечья обхватывают мою поясницу и поднимают меня на руки. Мои ноги отрываются от земли, когда он зарывается лицом в мои волосы. Я чувствую, как улыбка растягивается на его губах, когда он бормочет мне на ухо.
— Я так понимаю, ты довольна подарком, — бормочет он.
Я энергично киваю.
— Это лучший подарок, который я когда-либо получала.
Он хихикает мне в ухо, и этот звук становится мелодией для моих ушей.
— Тебе легко угодить.
— Как тебе вообще удалось это сделать? Как ты здесь оказался? — спрашиваю я, отстраняясь, чтобы посмотреть на него.
Он позволяет мне скользить по его телу, пока мои ноги не касаются земли, но не отпускает меня.
— Я все организовал после того, как ты вчера вечером упомянула, что хочешь покататься на санках. Все оказалось довольно просто, не думай об этом слишком много.
Конечно, правильно. В наших отношениях ничего не изменилось, вот что означают эти слова.
— Ты взял двое, это значит... — я запнулась, не зная, как закончить предложение.
Значит ли это, что ты идешь со мной?
Значит ли это, что ты останешься?
Он отпускает меня и засовывает руки в передние карманы.
— Я решил задержаться здесь на несколько дней. — Он говорит, его лицо не выражает ничего. — По крайней мере, до Нового года.
— Мне неловко, я не приготовила тебе ничего взамен. — Я говорю с обеспокоенным выражением лица.
Его взгляд становится откровенно хищным, когда его руки возвращаются ко мне и властно обхватывают мою талию.
— Не волнуйся, я купил тебе еще один подарок, но он будет в основном для меня, — говорит он, наводя на размышления.
Вот так он разжигает пламя моего возбуждения, пока оно не выходит почти из-под контроля. Если бы он сделал попытку трахнуть меня на полу прямо сейчас, я бы не сопротивлялась, к черту катание на санках и возвращение родителей домой.
Но он отступает на шаг и склоняет подбородок к стоящим за моей спиной упряжкам.
— Прошлой ночью выпало пятнадцать сантиметров снега, идеально для катания на санках. Не хочешь прокатиться на них?
Мое сердце колотится, трепещет, парит и делает еще около десяти акробатических движений. Это не просто два куска пластика. Он сознательно участвует в чем-то, связанном с нашим прошлым, потому что знает, что это сделает меня счастливой.
Это и есть настоящий подарок.
ГЛАВА 35
Феникс
— Хорошо, — говорю я, держа санки обеими руками. — Залезай и садись спереди. Я сяду позади тебя.
— Мы оба сядем в этот раз? — спрашивает она, ставя одну ногу в сани, затем другую и садясь спереди, как я и просил.
— Так безопаснее, — ложь с трудом слетает с моего языка, но, к счастью, она на нее купилась.
— Хорошо, я за! — говорит она, наклоняясь вперед, чтобы оставить мне место, и я могу сесть позади нее.
Я забираюсь внутрь и устраиваюсь так, чтобы одна нога была по обе стороны от ее. Каждый дюйм ее ног, от бедер до лодыжек, приклеен к моим. Тепло ее тела проникает сквозь слои ткани даже в такую холодную погоду.
Мы сидим на вершине Слепого холма, готовые спуститься вниз для нашего первого катания. Странно, но мы одни, если не считать еще нескольких групп. Они находятся так далеко, что кажется, будто мы здесь только вдвоем.
— Теперь прислонись ко мне. — Я инструктирую ее, прижимая ее плечи к себе, пока ее спина не упирается в мой торс.
Держать ее таким образом кажется незаконным; ничто другое, что заставляет адреналин бурлить в моих венах и сердце биться в груди, как это, не избежало строгого регулирования со стороны правительства.
Ее голова прижимается к моему плечу, и когда я спрашиваю, готова ли она, она поднимает лицо, чтобы посмотреть на меня.
— Готова, — говорит она с улыбкой.
Я хватаю веревку, вдавливаю руку в перчатке в снежную землю и толкаю нас с плоского края вниз по склону.
Она кричит, когда мы летим вниз. Мы тяжелее, чем в последний раз, когда мы делали это в детстве, поэтому мчимся в два раза быстрее.
Ее руки сжимают каждое из моих бедер прямо над коленом, ее ногти впиваются в мою плоть через ткань так, что волосы на затылке встают дыбом, а член становится твердым.
Я не знаю, кричит ли она от страха или от восторга, ненавидит ли она это или любит, но я обнаружил, что мне отчаянно нужно знать ответ.
Мы достигаем подножия холма менее чем за двадцать секунд, и я уже собираюсь спросить ее об этом, как вдруг с ее губ срывается задорный смех. Она смотрит на меня снизу вверх, ее глаза сверкают, щеки румяные, улыбка широкая, и я испытываю непреодолимую потребность поцеловать ее.
Я хочу прижать свой рот к ее рту и целовать ее до тех пор, пока она не оттолкнет меня, отчаянно пытаясь глотнуть кислорода.
— Это было потрясающе, — восклицает она, быстро дыша. — Мы можем повторить это снова?
Ответ — да.
— Попроси меня по-хорошему.
— Пожалуйста, — говорит она, не колеблясь.
В моей груди раздается довольное урчание, и я знаю, что она чувствует его на своей спине.
— Мне нравится, когда ты делаешь то, что я говорю.
Она выпрыгивает из саней и протягивает руку, чтобы помочь мне подняться.
— Давай, капуша. Разве что тебе нужно немного успокоить сердцебиение, прежде чем мы снова поедем? Может, ты испугался?
Прежде чем она успевает моргнуть, я вылезаю из саней, хватаю ее за шею и притягиваю к себе.
— Это мило, что ты думаешь, будто можешь меня запугать. — Я шепчу, прижимаясь губами к ее волосам возле уха. — Просто помни, что я не трахал тебя целую неделю, и твои дразнилки только заставляют мой член становиться тверже. Он и так пульсирует от желания взять тебя как животное. Продолжай в том же духе, и ты пожалеешь о каждом слове, когда я оставлю тебя в покое.
Она вырывается из моих крепких объятий и идет назад к склону.
— Ты обещаешь? — нахально спрашивает она, прежде чем развернуться и начать бежать вверх по склону.
Она станет моей смертью.
Это стало ясно, когда она оставила меня привязанным к стулу. Я был в ярости от того, что меня подчинили и загнали в ловушку, но это меркло по сравнению с тем, как она уходила и я не мог ничего с этим поделать.