— А парень? Как ты объясняешь, почему у него были руки вокруг тебя?
Мой голос дрожит от едва сдерживаемой ярости, и глаза Сикс расширяются в ответ. Она делает шаг назад, но я хватаю ее за руку и прижимаю к себе, от моей хватки остаются синяки.
— Это Джуд, брат Неры. Он приехал навестить ее. — Она успокаивающе кладет ладонь мне на грудь. — Он просто друг, Никс.
Я рычу в ответ и тащу ее в сторону своей комнаты, ворча ей на ухо предупреждение.
— Я говорил тебе, что ты моя, что ты принадлежишь мне. Что никто не прикасается к тебе, кроме меня. Но ты все равно ни хрена не слушаешь, и если слова не помогают, значит, придется действовать.
Я заталкиваю ее в свою комнату, а затем захлопываю за нами дверь, замок зловеще щелкает.
— Что ты имеешь в виду? — спрашивает она, ее голос теперь дрожит.
— Разденься, — приказал я, опасливо скользя глазами по ее телу.
Она стоит посреди комнаты, чуть в стороне от кровати, но не двигается. Я съедаю пространство между нами в два больших шага, перехожу к ней и зажимаю ее горло между своими жестокими пальцами.
Прижимаюсь к ней ртом, как хотел сделать с тех пор, как уехал, но теперь в нем злость и жестокость, и я знаю, что уничтожу ее сегодня.
Я знаю, что буду наслаждаться каждой секундой этого.
— Я сказал, раздевайся. Тебе не понравится, если мне придется делать это самому, — обещаю я.
Дрожащими руками она хватает подол своей майки и стягивает ее через голову, обнажая великолепные сиськи. Они покрыты выцветающими следами укусов и синяками разных цветов, оставшимися с тех пор, как я ворвался в ее ванную и трахнул ее на стойке, прежде чем мне пришлось уехать в Корею.
То, что они все еще остаются на ее коже, не успокаивает меня и не рассеивает мой гнев, а лишь усиливает мое чувство собственничества, превращая его в разрушительный торнадо, на пути которого стоит только она.
Я обхожу ее и иду к комоду, доставая то, что мне нужно для задуманного.
Когда я поворачиваюсь обратно, она стоит ко мне спиной и выпрямляется, сняв шорты. Идеально.
Я сокращаю расстояние между нами и хватаю ее за руки, сжимая их за спиной.
— Что ты делаешь? — она чувствует металл, затем слышит, как наручники смыкаются вокруг ее запястий, неловко затягивая их за спиной. — Феникс, нет.
Я переворачиваю ее лицом к себе и берусь за горло, крепко сжимая его между пальцами, напоминая ей, кто здесь хозяин.
— Почему ты позволила ему прикоснуться к себе? — угрожающе рычу я.
— Он просто старый друг, ничего больше. — Она отвечает мне, ее голос ласков.
— Я старый друг. — Я угрожающе рычу, и мой голос звучит искаженно даже для моих собственных ушей. Неистовый, смертоносный и такой пугающий, что она сглатывает, прижимаясь к моей ладони. — Я старый друг, и ты трахаешь меня каждый день.
— Я бы не стала, — говорит она, качая головой, — не с ним. Ни с кем другим. Я скучала по тебе.
Я толкаю ее, пока она не падает спиной на кровать, и тихий крик вырывается из ее губ, когда она приземляется. Моя рука прижимает ее к матрасу за горло, а я переползаю через нее.
— Я был на другом конце света, а ты не надела свое чертово кольцо. Ты позволила ему прикоснуться к себе. Ты стояла там, пока он обнимал тебя. Он, наверное, думает, что у него есть шанс; он, наверное, думает о том, как трахнет тебя сегодня вечером. — Я зарычал. — Ты думаешь, я просто так это оставлю?
— Мне жаль, — умоляюще говорит она.
— Этого недостаточно. — Я говорю, отпускаю ее и отхожу в угол комнаты.
Я слышу, как она ерзает на кровати, пытаясь устроиться поудобнее из-за того, что ее запястья связаны сзади.
Я подтаскиваю тележку с оборудованием к кровати и замираю, нависая над ней.
Вся эта голая, нетронутая кожа, распростертая на кровати, ждет меня. Этого достаточно, чтобы довести мужчину до безумия.
— Что ты с этим делаешь? — спрашивает она, и страх окрашивает ее слова.
— Убеждаюсь, что ты понимаешь, кому, черт возьми, ты принадлежишь. Тебе и всем, кому ты посмеешь позволить прикоснуться к себе после того, как мы закончим.
— Нет, ты ка..., — обрываю я ее слова, вставляя кляп между ее губ и заставляя замолчать.
Ее глаза расширяются, и она пытается отползти от меня, но я вижу, как расширяются ее зрачки, как возбужденно двигается ее грудь.
— Я говорил тебе, что только я могу причинить тебе боль, помнишь? Так вот, сейчас будет немного больно, но то, что будет дальше, будет гораздо больнее.
Она раздвигает ноги, и я хватаю их, упираясь одной в бедра, а другой — в руку, и одним движением срываю с нее трусики.
Я не могу удержаться, чтобы не попробовать ее на вкус, ведь я слишком долго был вдали от ее киски.
Раздвигая ее складочки языком, я пожираю ее грубыми движениями, пока она не начинает мычать через кляп.
Мне чертовски нравится слышать, как она пытается стонать для меня, но не может этого выразить. Она издает разочарованный звук, когда я отстраняюсь, и я шлепаю ее по киске. Сильно.
Она вскрикивает, но звук снова становится приглушенным.
— Это не для того, чтобы тебе было хорошо. Речь идет обо мне и о том, чего я хочу.
Я беру ватный шарик из тележки и смачиваю его спиртом, а затем протираю им кожу на ее правом бедре, чуть сбоку от киски.
Когда все чисто, я выбрасываю ватный шарик и беру пистолет для татуировок. Я окунаю его в черные чернила и включаю. Он оживает с характерным жужжанием, игла двигается вперед-назад, пока я держу его так, чтобы Сикс могла его видеть.
— Покажи мне, какая ты хорошая девочка, и не дергайся. Ты же не хочешь, чтобы я устроил беспорядок.
Трепет, паника и что-то похожее на безумное предвкушение светятся в ее глазах, когда она смотрит, как игла опускается на ее кожу.
Она громко стонет при первом проколе.
Похожий звук раздается и в моем горле, когда я провожу по ее коже нисходящую линию и украшаю ее полукругом. Я останавливаюсь и стираю излишки чернил, обнажая первую законченную букву.
Перевожу взгляд на ее лицо и вижу, что нижняя половина ее тела выгнулась дугой навстречу моим прикосновениям, но голова откинута назад и наклонена к потолку.
Она пытается поджать ноги и отстраниться от меня, но я прижимаю ее к себе, положив ладонь ей на живот.
— Я же сказал тебе не двигаться. Думаю, ты знаешь, что последует за этим — насколько я буду нежен или нет, зависит только от тебя.
Она выдыхает, как воздушный шарик, и из уголков ее глаз вытекают слезы. Я слизываю их, прежде чем они успевают упасть с ее лица на матрас, наслаждаясь ее соленым вкусом.
То, что она связана, с кляпом во рту и полностью в моей власти, делает со мной что-то невыразимое.
Я снова опускаю иглы на ее кожу и провожу следующие несколько линий, время от времени останавливаясь, чтобы стереть чернила. Я не даю ей никаких других перерывов и не разговариваю, сосредоточившись на том, чтобы закончить начатое.
Когда я завершаю работу на девяносто процентов, она вздрагивает, и я наблюдаю, как по ее коже и вокруг татуировки бегут мурашки. Я в восторге от того, как ее тело реагирует на меня, независимо от того, какие чертовы вещи я с ней делаю.
Я заканчиваю и стираю чернила в последний раз, прежде чем встать и посмотреть на свою работу. Из моего горла вырывается рычание, когда я нежно провожу большим пальцем по слову, которое я написал на ее коже.