Я неистово зову его по имени, но он не оборачивается. Не знаю, почему я решила, что он может обернуться, — наивно полагать, что я могу контролировать сон в большей степени, чем реальность.
Несколько мгновений спустя меня разбудило движение в кровати. Когда я наконец смогла разобраться, что фантазия, а что реальная жизнь, Феникс уже стоял и был почти полностью одет, надевая ботинки и завязывая шнурки резкими, сердитыми движениями.
— Что ты делаешь? — спрашиваю я, растерянная и все еще немного сонная. — Куда ты идешь?
— Домой, — говорит он, не глядя на меня.
— Почему? — спрашиваю я в панике. Я откидываю одеяло и встаю с кровати.
— Мне не нужно быть здесь, и ты явно не хочешь, чтобы я был здесь.
— О чем ты говоришь? — спрашиваю я, кладя руку ему на плечи, пока он не стряхнул меня. — Феникс?
Он игнорирует меня и хватает свою куртку, направляясь к двери. Я встаю между ним и выходом, прижимаюсь спиной к двери и широко расставляю руки, чтобы не дать ему открыть ее.
— Я не позволю тебе уйти, пока ты не скажешь мне, в чем дело.
Яростная энергия, бурлящая вокруг него, и то, как он сжимает и разжимает кулаки, говорят мне об осторожности, но я игнорирую эти предупреждения.
— Подвинься, — требует он.
— Нет, почему ты не хочешь со мной поговорить?
Он поворачивается и бьет кулаком по двери моего шкафа, дерево трескается под силой его удара. Беспокойство закрадывается в мое сердце. Я не боюсь, что он причинит мне боль, я боюсь того, что заставляет его так выходить из себя.
— Ты произнесла его имя.
— Чье имя? — спрашиваю я, не позволяя себе сдерживать насилие.
Мышцы на его щеке дергаются с такой силой, что я боюсь, что они вот-вот сломаются.
— Астора.
Я прислоняюсь к двери, понимая наконец причину его гнева. Должно быть, я произнесла его имя вслух, когда выкрикивала его во сне.
— Он мне приснился, — объясняю я.
Его глаза вспыхивают, и он сердито проводит рукой по волосам. Он возвращается в комнату, и его голос звучит яростно, когда он отвечает.
— Ни хрена себе. Я понял это, когда ты стонала его имя.
Я хочу иметь возможность говорить с ним о своих снах, особенно об этом. Потому что мне казалось, что Астор говорит мне, что все будет хорошо. После стольких лет отсутствия снов, этот сон кажется мне почти завершающим.
Как будто Астор был с нами все эти годы, ждал, когда судьба вступит в силу, и теперь, когда мы с Фениксом вместе, он может двигаться дальше.
— Перестань злиться на меня каждый раз, когда я вспоминаю о нем.
Он поворачивается ко мне, сжирая пространство между нами, пока угрожающе не возвышается надо мной.
— Перестану, когда ты перестанешь о нем вспоминать, — Он скрежещет сквозь стиснутые зубы.
Я протискиваюсь мимо него, оставляя путь к двери открытым, если он захочет им воспользоваться.
— Так ты хочешь жить и притворяться, что его никогда не было?
— Между нами? Да, ты чертовски права.
Я не понимаю. Я не знаю, почему он не хочет говорить о нем со мной, если это все еще потому, что он винит меня в том, что я не спасла его. Как мы сможем жить дальше вместе, если он не может меня простить?
— Ну, я не могу этого сделать. Если ты не хочешь говорить о нем, это нормально. Это твой процесс исцеления. Но не мой. Я должна иметь возможность говорить о нем с тобой.
— Нет, если ты хочешь, чтобы это продолжалось между нами.
Мое сердце замирает. Комната покачивается, и в ушах раздается грохот. Я должна была догадаться, что до этого дойдет, что он использует Астора как свой выход, когда закончит со мной.
Я ошиблась в толковании своего сна. Возможно, он пришел в мое подсознание сегодня ночью, потому что предвещал наш окончательный конец.
Я отворачиваюсь от него.
— Это твое решение, Феникс.
Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, прими правильное решение, — хочется мне крикнуть ему.
После моих слов наступает тяжелая, напряженная тишина. Она тянется несколько минут, я чувствую, как его взгляд упирается мне в затылок, но отказываюсь поворачиваться.
Наконец я слышу, как дверь спальни тихо открывается и закрывается за моей спиной, а затем и входная дверь делает то же самое, и я позволяю себе упасть на кровать лицом вперед, обессиленная.
ГЛАВА 44
Феникс
Прошло два дня с тех пор, как я покинул ее квартиру в три часа ночи, и ровно тридцать восемь часов с тех пор, как я в последний раз разговаривал с ней.
Это то, чего я хотел, то, что я знал, что должен был сделать, когда она произнесла имя Астора. То, что я должен был сделать, когда увидел мгновенное сожаление в ее глазах после того, как она по пьяни сказала, что я ей нравлюсь.
Каждый раз, когда мне кажется, что мы движемся вперед, она каким-то образом напоминает мне о том, что любила Астора, что она принадлежит ему даже после его смерти.
Мне казалось правильным решением уйти, когда она не выбрала меня, но теперь я задаюсь вопросом, имеет ли это вообще какое-то значение. Потому что два дня вдали от нее кажутся вечностью, проведенной за пеклом в аду.
А теперь она стоит на моей кухне, смеется со своими друзьями и игнорирует меня. Предполагается, что я делаю то же самое, поэтому очевидно, что я смотрел на нее тридцать с лишним раз за тот час, что она здесь.
Если это ее способ заставить меня заплатить за те годы, когда я притворялся, что ее не существует, то он чертовски работает. Сообщение получено, урок усвоен, и с меня хватит.
Она продержалась так два года, а я не могу вынести еще два дня этих страданий, но, думаю, мне не стоит удивляться, что она так легко может вернуться к прежнему состоянию.
Я встаю и иду взять еще пива из холодильника, чтобы отвлечься от своих мыслей. Люди пытаются перехватить меня и втянуть в свои разговоры, но мне это неинтересно. Беллами устроила зимнее барбекю и пригласила наших друзей, а также мужскую и женскую футбольные команды, так что здесь собралось около пятидесяти человек, которых я старательно избегаю.
— Так ты порвал с Сикс? — я поворачиваюсь и вижу, что Тайер смотрит на меня с укором.
— Я с ней не расставался, — поправляю я ее.
— Правда? Потому что она сказала мне, что ты ее бросил.
Я ушел в гневе, но сейчас я более чем сомневаюсь в своем решении. Похоже, только я один.
— А что, если так? Похоже, ее это не сильно беспокоит. — Я говорю, наклоняя подбородок в ту сторону, где Сикс смеется с Беллами.
Она бросает на меня разочарованный взгляд.
— Я сделаю вид, что ты этого не говорил, потому что знаю, что ты знаешь ее лучше.
Я качаю головой, раздражение грызет мою кожу.
— Не похоже, что она его забыла, так как же я могу с этим конкурировать?
— А? — восклицает она, на ее лице проступает растерянность. — О чем ты говоришь?
От ответа меня спасает грохот, за которым следуют панические крики. Я поворачиваюсь, нахмурившись, гадая, что же это за суматоха.
Первый признак того, что что-то действительно не так, я вижу, когда Беллами с испуганным выражением лица оглядывается по сторонам и судорожно машет руками, взывая о помощи.