Бойцы 258-го полка обнаружили на проселочной дороге орудие громадных размеров, и подполковник Витевский специально заехал посмотреть на него. Перевозилось оно раздельно, тремя частями, на специальных прицепах. Калибр орудия - более 300 миллиметров. Гитлеровцы готовили эту пушку для обстрела Москвы.
19 декабря дивизия вышла к реке Руза, обнаружив здесь заранее подготовленную оборону противника. Подступы к реке упорно защищались фашистами.
131-й полк завязал бой за деревню Иваново, 36-я бригада, тесно взаимодействующая с частями 2-го гвардейского кавалерийского корпуса, - за деревни Дьяково и Захряпино. Противник был отброшен на западный берег реки, но в этот день все мы понесли тяжелую утрату - погиб наш соратник, замечательный воин, командир гвардейского кавкорпуса Лев Михайлович Доватор. Посмертно ему было присвоено звание Героя Советского Союза.
Преодолеть рубеж реки Руза с ходу нам не удалось. Артиллерийско-минометный огонь противника был очень сильным и плотным, и каждая наша атака оборачивалась потерями. За один день 21 декабря из строя выбыло 57 человек. Для нас это чувствительный урон: ведь личный состав всех стрелковых подразделений не превышал 650 человек. Дивизия почти два месяца вела напряженнейшие оборонительные и наступательные бои, и те три-четыре сотни бойцов, которыми ее за этот период пополнили, конечно, не могли возместить больших потерь. Насколько мне было известно, столь же ослабленными подошли к Рузе и соседние соединения.
В ответ на очередной мой доклад командующий армией распорядился:
- Атаки прекратите. Ведите усиленную разведку, уточните силы противника. Скоро буду в вашей дивизии.
Мы подготовили и отправили в тыл врага несколько поисковых групп. Одна из них вышла к деревне Даниловка, на окраине которой красноармейцы И. П. Дворников и Д. П. Коваленко обнаружили два пулеметных гнезда, забросали их гранатами. В этой схватке Дворников погиб, а Коваленко, раненный в правую руку, забрал документы убитых фашистских пулеметчиков и вернулся к своим.
Группа конных разведчиков 40-го полка, оставив лошадей в лесу, также проникла в деревню за рекой Руза. Поздно вечером разведчики устроили засаду близ колодца. Два фашистских солдата, явившиеся с ведрами за водой, едва не наступили на одетых во все белое разведчиков. Лейтенант Василий Гусе и красноармеец Федор Лазарев скрутили одного солдата, сержант Петр Сумов и красноармеец Павел Гилев - другого. Так, с кляпами во рту, и доставили пленников в штаб дивизии.
Утром майор Тычинин доложил, что опросом пленных и анализом захваченных писем и документов установлено: оборону по западному берегу Рузы занимают 461-й и 472-й пехотные полки 252-й немецкой пехотной дивизии. Па днях она получила пополнение и людьми и техникой.
Вскоре на наш КП, находившийся в деревне Иваново, приехал К. К. Рокоссовский. Как обычно, он внимательно, ни разу не перебивая, выслушал данные о противнике, мои соображения по поводу созданного за Рузой плацдарма.
- Везите меня в двести пятьдесят восьмой полк, - сказал командарм.
Доехали мы на "эмке" до высотки, где размещался НП Суханова, прошли туда ходами сообщения, прорытыми в двухметровой снежной толще.
Поговорив с командиром полка, Константин Константинович долго рассматривал в бинокль западный берег и крохотный пятачок плацдарма, где закрепилась рота из батальона капитана Романова.
- Ведите дальше! - приказал Рокоссовский.
- Куда, товарищ генерал?
- К Романову.
Я стал было объяснять, что место, где расположился батальон Романова, открытое, фашисты и высунуться не дают - каждый бугорок пристреляли артиллерией и минометами. Но командарм был непреклонен в своем решении.
- Ведите! - улыбнулся он. - Дорогу знаете? Ходили? Вот и ведите...
Через какую-то сожженную деревушку, где перебежками, а где и ползком, добрались мы до 1-го батальона. В снежной норе нашли его штаб и уже вместе с Романовым вышли на передний край, в траншею.
Иван Никанорович неторопливо рассказал о своей обороне, об огневых точках противника на той стороне реки, вокруг плацдарма.
Плацдарм с высоткой на нем был ясно виден и невооруженным глазом. Высотка вся изрыта снарядными воронками, она черно-серая на фоне ослепительной снежной целины. Поле с трех сторон окружено лесом, где засели фашисты.
- Какие силы на плацдарме?
- Третья рота и одно сорокапятимиллиметровое орудие, - ответил комбат.
- Сколько бойцов?
- Утром было сорок. Вместе с артиллеристами.
- Связь есть?
- Прервалась. Час назад немцы атаковали высоту. Хотели обойти с тыла, вон той лощиной. Ну, мы их постегали огоньком.
"Постегали" романовцы крепко. Близ лощины там и сям торчали в снегу бугорки в зеленоватых немецких шинелях.
- Посылал связиста, - продолжал комбат, - не дошел. Как стемнеет, пошлю другого.
Тем временем Константин Константинович пристально рассматривал в бинокль лощину, которая тянулась от западного берега реки к подножию высоты. А когда командарм обернулся ко мне, я понял: он хочет идти на высоту.
- Пойдем туда со связистом, - сказал Константин Константинович тоном, не терпящим возражений.
Условился я с Романовым о сигналах, чтобы, в случае опасности, прикрыл нас огнем. Спустились сумерки, и мы тронулись в путь - командарм, два автоматчика, связист и я. Хотелось взять охрану побольше, но генерал Рокоссовский не разрешил - слишком было бы приметно.
Скатились мы с крутого бережка, перебежали речку по льду. Лощинкой, пригибаясь, двинулись к высоте. Уже близ ее подножия послышалось негромкое:
- Левее, товарищ комдив, там тропинка.
Над краем воронки вижу припорошенную снегом шапку-ушанку, густые брови и заиндевевшие гвардейские усы.
- Тропинка прямо к блиндажу, - продолжает боец. - Там и товарищ лейтенант.
Мы благополучно добрались до блиндажа. Это - погреб, срубленный из бревен, сохранившихся от разбитой артогнем избы. Бойцы устроили прочное перекрытие, прорыли ход на тыльную сторону высоты, к лощине.
В блиндаже было темно, чадила самодельная коптилка из снарядной гильзы. Несколько бойцов спали на земляном полу, тесно прижавшись друг к другу. Четверо сидели на ящиках с боеприпасами, чистили оружие.
Увидев нас, они вскочили, вперед выступил совсем еще юный лейтенант. Я его узнал, он на днях прибыл в дивизию. Лейтенант четко козырнул, но я остановил:
- Не будите ребят. Доложите тихо.
Командарма он в лицо не знал, генеральских знаков различия не видел Константин Константинович был в кожаном реглане. Поэтому доложил мне.
Гарнизон высотки состоял из тридцати семи человек при 45-мм пушке, одном станковом и двух ручных пулеметах. Боевую службу несли как в карауле: одна смена дежурила в окопах, другая - бодрствовала в блиндажах (на высотке имелось еще два погреба), третья - отдыхала.
- Холодище у вас! - заметил Константин Константинович.
- Как в погребе, - пошутил лейтенант. - А в лес по дрова фрицы не пускают. Каждую щепку экономим. Костер разжигаем только ради пулемета, чтобы воду для него подогреть.
- А пищу как разогреваете?
- Никак. Носят в термосах из батальона.
- Регулярно?
- Только ночью, если она темная. А вчера, при луне, подносчик не добрался до нас: убило. Это вам повезло. Обычно фашист и по одному человеку батареей бьет.
Воспользовавшись тем, что Константин Константинович заговорил с бойцами, лейтенант шепотом спросил меня:
- Товарищ генерал, он из штаба армии?
- Он ваш командарм. Генерал Рокоссовский.
Лейтенант, казалось, опешил на миг. Потом вскочил:
- Товарищ командующий...
- Садитесь! - прервал его Рокоссовский. - И рассказывайте, как воюете.
Это был простой рассказ о суровых буднях войны. Фашисты и впереди, и справа, и слева - в 300 - 400 метрах от высотки. Два-три раза в день приходится отбивать вражеские атаки. Остальное время противник ведет методичный артиллерийско-минометный огонь. Передвигаться можно только ползком. Дрова - проблема, вода - тоже проблема. За ней бойцы ползают по лощине к реке, долбят ломом лед, но минометы врага бьют на звук даже ночью.