Свое решение я доложил командующему фронтом. Иван Христофорович Баграмян ответил:
- Обоснуй!
Повторяю доводы, которыми руководствовался.
- Смело! - сказал он. - Даже лихо. А не думаешь, что завтра к утру Васильев может оказаться без танков?
- Надо рискнуть, товарищ командующий. Еще день-два такого же боя, как сегодняшний, и будет поздно - фашисты и в самом деле выбьют все наши танки.
Он что-то сказал мимо телефонной трубки - видимо, маршалу Василевскому, так как я сразу услышал голос Александра Михайловича:
- Что вы там придумали с ночной атакой?
Я доложил свое решение, его доводы. И опять жду у трубки. Представитель Ставки и командующий фронтом переговорили между собой. Потом генерал Баграмян сказал:
- Боевой удачи тебе, командарм!...
Вспоминая этот разговор, я испытываю чувство глубокой благодарности к моим старшим товарищам и начальникам. Ведь они несли на своих плечах куда большую ответственность, чем я, за мое же решение. Они отвечали перед Ставкой за эту армейскую операцию, успех или неудача которой, в свою очередь, оказали бы существенное влияние на операцию всего 1-го Прибалтийского фронта.
Мой стаж командарма исчислялся лишь тремя месяцами; обстановка создалась сложная, и решение я принял рискованное, но старшие начальники мне поверили, дали столь необходимый в подобных ситуациях импульс для самостоятельных действий.
Васильев и Ручкин ждали окончания моего разговора.
- Наступаем! - сказал я им. - В ноль-ноль часов короткий огневой налет артиллерии, затем по общему сигналу танки зажигают все фары - и вперед!...
Ночная атака дала блестящий результат. Танки Васильева с ходу протаранили боевые порядки вражеских дивизий и, набирая скорость, углубились в их тылы. Фашисты разбегались кто куда, оставляя на поле боя орудия, танки, самоходные установки... Пленные потом рассказывали, что внезапный свет сотен танковых фар, оглушающий рев двигателей, плотный огонь танковых пушек и пулеметов ошеломили их. Паника поднялась неописуемая - о сопротивлении не могло быть и речи.
К трем часам утра 7 августа 19-й танковый корпус и 90-я гвардейская дивизия, продвинувшись на 8-9 км, овладели рубежом Михайлово (Микалава), Ужушиляй, Бобянеле и, обойдя город Биржай с севера, форсировали реку Опоща. Одновременно в центре армейской полосы части 92-го корпуса очистили от противника Биржай, а на правом фланге части 1-го корпуса ворвались в фольварк Паровея и оседлали перекресток больших дорог.
Как только обозначился успех на направлении главного удара, командиру 19-го танкового корпуса был передан штабом армии следующий приказ: "357-я стрелковая дивизия находится в окружении в районе Томашунь. Противник принимает все меры, чтобы уничтожить ее. Время не ждет. Приказываю: к 6.00 выйти в район Альшине, Латвеляй, Дубришки, Михайлово и освободить дивизию. Танкисты должны это сделать. Мобилизовать все силы и средства"{92}.
И танкисты Васильева устремились на выручку дивизии. Два часа спустя 79-я танковая бригада полковника П. С. Архипова и 101-я танковая бригада полковника А. И. Никулина находились уже в 9-12 км от окруженной дивизии, а к рассвету это расстояние сократилось до 5 км.
В 7.30 самолет У-2 сбросил в расположение дивизии вымпел с боевым распоряжением: "Тов. Кудрявцев. Немедленно начинайте выход на Латвеляй. Сигнал "Мы - свои войска" - белые ракеты".
Начальник штаба 19-го танкового корпуса полковник И. Е. Шавров держал свою рацию на связи с КП армии. В 9.40 он радировал: "101-я танковая бригада соединилась с батальоном 357-й дивизии"{93}. Об этом же сообщил и генерал Кудрявцев, а уже после полудня его дивизия встретилась с частями 90-й гвардейской дивизии и под громовое "ура" прошла через ее боевые порядки.
Звоню командующему фронтом, докладываю об этом.
- Где Кудрявцев? - спросил Иван Христофорович.
- Рядом со мной.
- Дайте ему трубку.
Командующий тепло поздравил генерала Кудрявцева, поблагодарил за стойкость, проявленную дивизией в окружении. Потом спросил о потерях. Комдив доложил.
Потери, учитывая всю сложность обстановки, в которой целую неделю дивизии пришлось вести бои, были не так уж велики. Попала она в окружение в составе 3908 человек, вышла из него, имея 3230 человек в строю и около 400 человек раненых{94}. Небольшие потери понесла и артиллерия. В целом дивизия осталась полностью боеспособной и после короткого отдыха в армейском тылу опять приняла активное участие в боевых действиях.
Командующему фронтом я доложил также о том, что части армии захватили более 1200 пленных, 60 орудий различных калибров, 6 исправных танков и много другой боевой техники. На поле боя осталось более 80 разбитых и сожженных вражеских танков и самоходных орудий, около 120 пушек и гаубиц{95}.
Генерал Баграмян, выслушав меня, обратил внимание на заметный контраст в потерях, понесенных нами и противником за последние сутки. У фашистов потери исчислялись десятками танков, в корпусе Васильева - единицами.
- Так ли это? - спросил он. - Не прибавили в одном случае и не убавили в другом ваши подчиненные?
Отвечаю, что основные потери противник понес в последнюю ночь, при атаке танкистов Васильева и стрелков Ручкина. Участок прорыва завален вражеской военной техникой.
- Ну что ж, - сказал генерал Баграмян, - это зрелище стоит того, чтобы на него взглянуть. Мы с маршалом Василевским едем к вам.
Они приехали, осмотрели поле недавнего боя, ту местность, которую "проутюжили" танкисты в ночь на 7 августа.
- Да, побоище! Молодцы! - заметил Александр Михайлович Василевский.
А когда маршал прошел несколько вперед, Иван Христофорович сказал мне тихо:
- Мы с маршалом в эту ночь не уснули ни на час. Ждали твоего доклада. Шутка ли сказать: танковый корпус ночью.с зажженными фарами. Ни в какие уставы не лезет... В рубашке ты родился, Афанасий Павлантьевич...
Слушал я командующего и молчал. Не будешь же говорить ему, какого нервного напряжения стоило мне это решение, какие тяжелые сомнения пришлось подавить и отбросить прочь, прежде чем отдать боевой приказ. Все это Иван Христофорович знал и по собственному опыту.
Разгромив биржайскую группировку противника, 43-я армия полностью развернула свой фронт на север, форсировала реку Мемеле и 13 августа перешла к обороне. Приказ о временном переходе к оборонительным действиям заканчивался фразой: "Готовить части для решительного наступления на город Рига"{96}.
К Балтийскому морю
Итак, попытка гитлеровского командования восстановить фланговую связь между группами армий "Север" и "Центр" окончилась полной неудачей. Но враг не унимался. Вскоре он предпринял серию новых контрударов. Ожесточенные бои завязались и справа от нас, в полосе 6-й гвардейской армии, и слева, в полосах 51-й и 2-й гвардейской армий. В конце концов противнику удалось несколько потеснить 51-ю армию и пробить 50-километровый коридор от Риги на юго-запад, вдоль Балтийского побережья. Стремясь расширить этот коридор, гитлеровцы продолжали наступать. Всю вторую половину августа и первую половину сентября они вели массированные танковые атаки, особенно упорные на левом крыле 1-го Прибалтийского фронта. Враг нес громадные потери, но добиться сколько-нибудь существенного результата так и не смог.
В полосе же нашей 43-й армии стояло относительное затишье. Перегруппировав силы, мы вели бои местного значения. Перегруппировка началась еще 10 августа. По приказу командующего фронтом армия сдала часть своей полосы правому соседу - 6-й гвардейской армии и одновременно приняла часть полосы у левого соседа 51-й армии. Рокировка войск вдоль линии фронта в конечном итоге вывела нашу армию к Бауске - городу, лежавшему на прямой дороге через Иецаву к Риге.
Бауска была сильно укреплена противником. Само расположение города между тремя водными преградами способствовало его обороне. С севера и юга городские предместья омывали реки Мемеле и Муша, которые близ западной окраины впадали в реку Лиелупе.