Отмечу заранее, что сведения о противнике, его боевом и численном составе оказались преуменьшенными. В действительности враг превосходил нас многократно и в живой силе, и в технике. Это было тем более опасно, что мы, готовясь к наступлению, не получили никакого усиления ни в артиллерии, ни в танках.
6 мая я доложил командующему фронтом план наступления, он его одобрил, заметив при этом, что капитуляция всех вооруженных сил гитлеровской Германии вопрос нескольких
дней.
- Но, - добавил он, - будь готов к тому, чтобы заставить Заукена капитулировать силой оружия. Такой оборот событий не исключен.
8 мая в Берлине был подписан акт о безоговорочной капитуляции немецко-фашистских вооруженных сил. Нам сообщили об этом по радио, весть мгновенно разнеслась по частям, и небо над Балтикой озарилось вспышками тысяч выстрелов. Великой Победе салютовали все, кто носил оружие. Передний край противника безмолвствовал. 9 мая с утра оттуда потянулись в наш тыл колонны капитулировавшей 2-й немецкой армии. Мы приняли тысяч семьдесят пленных, а потоку, казалось, не было конца.
Когда я доложил об этом маршалу К. К. Рокоссовскому, он удивился:
- Семьдесят тысяч? Это точно?
10 мая прием пленных был закончен. Их оказалось более 140 тысяч человек, в том числе 12 генералов. Среди них - командующий армией Заукен.
После очередного моего доклада Константин Константинович заметил:
- Представляешь, какого шума могла бы наделать эта армия, если бы не сидела она под Данцигом сложа руки?!
Действительно, пассивность попавших в изоляцию немецко-фашистских войск в последние месяцы войны была весьма наглядной. К примеру, та же группа армий "Север", блокированная в Прибалтике, на Курземском полуострове, небольшими силами советских войск. Она ведь тоже просидела на пятачке до конца войны, даже не попытавшись предпринять какие-то активные действия. Разумеется, эта пассивность не пришла к противнику сама по себе, она явилась следствием жесточайших поражений, морального надлома, неверия в свои силы.
Генерал-полковник фон Заукен, очень пожилой, сухощавый человек с традиционным моноклем в глазу, старался держаться независимо. Но по движениям рук, по тому, как вынул он монокль, протер его носовым платком и опять вставил на место, заметно было с трудом сдерживаемое волнение.
- На что вы рассчитывали, господин генерал, удерживая плацдармы под Гдыней и Данцигом? - спросил я его.
- Ради бога, не спрашивайте меня об этом, - ответил он. - Я солдат, я...
- А все-таки? Вы знали соотношение сил? Почему вы сидели, как мыши в норе, имея против каждого нашего солдата пятерых своих? Плохая разведка?
- Все плохо! - ответил он. - Это конец. Нет больше великой Германии. Нет! Немецкая нация сказала свое последнее слово.
- Ну, это уж слишком, - сказал я. - Вы и подобные вам никак не олицетворяют Германию. Ваше поражение обернется победой немецкого народа. Так считаем мы, коммунисты.
- Да, да, я знаю! Мне говорили, ваша армия брала Кенигсберг?
- Брала.
- Блестящая операция, - признал пленный генерал. - Провели по-суворовски. Помните: пуля - дура, штык - молодец?
- Помню. Кстати, Суворов брал и Берлин. И говорил: русские прусских всегда бивали. Помните?
Заукен выронил монокль и опять долго с ним возился. Потом спросил:
- А Фишхаузен?
- Что Фишхаузен?
- Он цел, этот город?
- Не очень. Там шли жестокие бои.
- Бог мой! - воскликнул он и заплакал. Это было странно. Впервые в жизни я видел плачущего генерала. В чем дело?
- Вы не поймете меня, - пояснил он. - Фишхаузен - моя родина. Там жили мои деды и прадеды. Родовое поместье, парк, каскад прудов. Жизнь и обычаи, сложившиеся веками. Все было и ничего нет. Я исконный пруссак, я дворянин. Разве вы можете это понять?
- Нет, - сказал я, - не могу. Я крестьянский сын и коммунист. Меня приучили трудиться, приучили уважать честный труд, уважать людей труда независимо от их национальной принадлежности. Мне не понять, почему вы, вторгнувшись к нам, испепеляли целые города не моргнув глазом, а теперь, когда война пришла к вам в дом, плачете? Где логика?
- Ах, какая тут логика, - ответил он. - Вы молоды, а уже генерал-полковник, у вас все впереди. А я стар, у меня все в прошлом.
Он был очень расстроен, этот сентиментальный барон, твердил про старинный дом, про стены, увитые плющом, и зимние вечера у камина. А я слушал и мысленно представлял, что было бы со мной, попадись я в его руки в сорок первом...
У меня имелось к нему несколько деловых вопросов, но я решил отложить этот разговор и пригласил Заукена к столу. Однако и рюмка водки не встряхнула прусского барона. Он еще больше раскис, и говорить с ним стало не о чем.
А я думал уже о будущем. Война с гитлеровской Германией закончилась нашей полной победой, и жизнь продолжалась уже под мирным небом. Советским людям под руководством ленинской партии предстояло восстанавливать народное хозяйство, разрушенное войной, осуществлять грандиозные планы коммунистического строительства, обеспечивающие новый взлет экономики и культуры страны.
В те дни мы обобщали опыт боевых действий. И я с особой теплотой вспоминал своих однополчан, героев-гвардейцев - и тех, кто мужественно, не щадя своей жизни, отстаивал Москву, и тех, кто проявил великий наступательный порыв при освобождении родной земли. Сколько пройдено ими фронтовых дорог, сколько пролито крови и пота, сколько выиграно трудных сражений... Почти четыре года на переднем крае, почти четыре года в непрерывных боях. И вот она, наша победа!
* * *
В Москву, на Парад Победы, мы ехали через Кенигсберг. Воспользовавшись остановкой поезда, обошли улицы, посетили форты, казематы которых еще хранили запах пороха. Потом мне неоднократно случалось бывать в этом городе - ныне Калининграде. И каждый раз я шел на одну из площадей и подолгу стоял перед высоким гранитным обелиском, воздвигнутым в честь солдат Великой Отечественной войны.
На обелиске выбита надпись. Я знал ее наизусть, но читал снова и снова:
Вы прославили Советскую Родину,
И Родина будет славить вас вечно.
Отечество воспитало вас героями,
И геройски бились вы за Отечество.
Ваше мужество было беспримерным,
Ваша воля была непреклонной,
Ваша слава - бессмертна!
Примечания
{1}ЦА МО СССР. ф. 1066, оп. 1, д. 4, л.2.
{2}П.Н.Чернышев и И.В.Панфилов - командиры 18-й и 316-й стрелковых дивизий, входивших в состав 16-й армии.
{3}Речь идет не о деревне Мары, которая встречалась и еще встретится в тексте.
{4}ЦА МО СССР, ф. 1066, оп. 1, Д. 4, л. 3 - 4.
{5}ЦА МО СССР, ф. 233, отчет о боевых действиях 4-й немецкой танковой группы, л. 6, 36.
{6}ЦА МО СССР, ф. 358, оп. 5916, д. 66, л. 55.
{7}Комсомольская правда , 1942, 8 января.
{8}ЦА МО СССР, ф. 358, оп. 5916, д. 66, л. 55; ф. 1066. оп. 1,д. 4, л. 4
{9}ЦА МО СССР, ф. 233, отчет о боевых действиях 4-й немецкой танковой группы, л. 1.
{10}Там же, ф. 1066, оп. 1,д. 1,л. 2- 3.
{11}См.: Разгром немецко-фашистских войск под Москвой" М., 1964 с.'69, 85, 87, 111, 176 (схема).
{12}ЦА МО СССР, ф. 358, оп. 5916, д. 66, л. 66.
{13}ЦА МО СССР, ф. 358, оп. 5916, д. 66, л. 70-71.
{14}Ново-Иерусалимский монастырь. - Прим. авт.
{15}40-й полк А. П. Коновалова. - Прим. авт.
{16}ЦА МО СССР, ф. 233, отчет о боевых действиях 4-й немецкой танковой группы, л. 42. "Сибиряки из Хабаровска" - 78-я стрелковая дивизия, "спешенная конница" - 44-я кавалерийская дивизия, "стрелки 1306-го и 1308-го полков" 18-я стрелковая дивизия, "части танковых бригад" 146-я танковая бригада. Прим. авт.
{17}Разгром немецко-фашистских войск под Москвой. М., 1964, с. 91.
{18}Речь идет о 40-й стрелковой бригаде, приданной нашей дивизии Прим. авт.
{19}См.: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М., 1974, т. 2. с.33, 35.
{20}ЦА МО СССР, ф. 1066, оп. 1, д.4.л. 5
{21}Там же, ф. 358, оп. 5916, д. 66, л. 83.
{22}Михаил Сергеевич Бесчастный отличился во многих боях под Москвой и был за это награжден орденом Ленина.
{23}ЦА МО СССР, ф. 1066, оп. 1, д. 4, л. 6.
{24}ЦА МО СССР, ф. 358, оп. 5916, д. 66, л. 97.
{25}Последняя публикация повести, под измененным названием ("День командира дивизии"), - в сборнике "Истра, 1941". М., 1975.